— Целый кочевой клан, — кивнула она. — И теперь они вновь вернулись, вынужденные пережить повторение собственных мучений.

Я осветил себя знаменем Троицы.

— Память шепчет, — продолжила Даника, — шепчет… Женщины вонзали ножи в собственных детей, пока те дёргались, кричали, а потом замирали. Я вижу это… Вижу…

Я обхватил её, крепко прижав к себе. Волшебница будто бы находилась в трансе. Её глаза смотрели в пустоту, а потом поворачивались снова и снова. Сложилось впечатление, что девушка и правда видела больше, чем я или кто-либо ещё. Она свидетельствовала той старой бойне. Следила за каждым невидимым ударом неведомых убийц. И замирала от ощущения обрыва очередной жизни.

На негнущихся деревянных ногах та попыталась шагнуть в сторону, но я не отпустил.

— Держись, — только и мог, что произнести я. — Держись, Даника.

— Я вижу… тех, кто их убивает. Не враги. Родичи. Клан раскололся на части. Сыновья не поделили наследство отца. Каждый заручился сторонниками, нашёл союзников. Чужаков. Здесь прошла страшная битва. Не сотни, а тысячи лет назад. Ещё до Великой Войны. И брат пошёл на брата. На отца. На дядю…

— Т-ты… — заикнулся я, — уверена?

Что-то надломилось внутри меня. Правда всегда бьёт больнее всего. Гораздо приятнее осознавать и думать, что ответственность за катастрофу несёт неведомое зло. Дэсарандес. Велес. Боги или далёкие короли. Чужаки. Но истина куда ближе. Гораздо чаще смерть находят от руки знакомых, чем незнакомцев. Куда больше риск умереть от близкого, чем от дальнего.

Глаза Даники, юные, но такие древние, уставились точно на меня. Волшебница кивнула.

— Они — это отражение нас. В истории каждого народа были такие страницы. Тёмные.

— И они всегда заканчивались, — я осознал, что всё ещё удерживаю её в своих объятиях.

— Заканчивались, — слабо улыбнулась девушка. — Обычно объединение происходит на фоне общего врага. Это удобно. Даже Нанв объединился и воспрял из пепла.

— А теперь продолжает пылать огнём, — криво усмехнулся я, а потом отпустил её. Даника никак не отреагировала на собственную свободу, лишь сместила фокус взгляда на поле боя.

Ситуация там, как и ожидалось, успела поменяться. Неопытных новичков оттеснили ветераны, которые легко и непринуждённо уничтожали древние костяки. Трупы плохо управлялись, были хрупкими и не имели нормального оружия. Ржавые зазубренные клинки ломались от первого же удара.

Противник, справившийся с волной страха и дезориентации, решительно контратаковал, сметая едва дёргающуюся нежить. Логично — это не шедевры Империи, когда мёртвые тела бальзамировали, расчерчивали рунами, а кости обращали артефактами. Когда каждый сантиметр тела пропитывали эликсирами, когда надевали мощнейшую броню…

Мёртвые легионы, под командованием умелых некромантов, выигрывали Дэсарандесу немало кровопролитных боёв.

С собой он, правда, некромантов почти не взял. Без своих мертвецов они слабы, а император не дурак — понимал, что поход может затянуться на срок более чем в два года. А значит, шедевры артефакторики будут брошены.

И хорошо, что не взял. И так с трудом сумели отбиться.

Здесь же были наскоро поднятые хрупкие костяки. Они ломались, рассыпались, обращались в костяную пыль. Пошатнувшийся боевой дух врага воспрянул вновь.

— Похоже им суждено снова пережить поражение, — вздохнул я.

Даника тоже вздохнула:

— Они дали нам немного времени. Позволили отдышаться, глотнуть вина из фляжки, утереть пот, перезарядить ружья и крепче схватить меч. Этого хватит, чтобы выдержать ещё один раунд.

— Твоя правда. Могло не быть даже такого.

— Не забывай, Изен, — взглянула она на меня своими широко открытыми глазами, — если бы они победили в той, давней войне, то поступили бы со своими врагами точно также… — девушка быстро заморгала. — Мало в людях добра. Очень мало.

Это прозвучало дико в устах такой молодой девчонки.

Нельзя забывать о памяти. О том, что она не первая и, скорее всего, не последняя. Её голосом говорят поколения колдунов.

— Чем меньше его, тем ценнее, — пожал я плечами.

— Не следует искать его на поле боя, маг, — нахмурилась Даника. — Битва любит безумие и ярость, никак не милосердие. Она несёт ужас, столь старый и тёмный, что он обжигает даже землю. А ты, мой избранник… — девушка едва уловимо улыбнулась, — не закрывай глаза, потому что мы ещё не закончили.

Она стремительно развернулась и обратилась вороной, стремительно скрывшись где-то вдали — на другом берегу, за полосами пыли и поднимаемых беженцами брызг.

Пока мы живы, — подумалось мне, — мы можем всё поменять в любой момент, в любую секунду. Просто уйти. Просто начать заново. Обрезать волосы или бороду, набить морду тому ублюдку, который всегда раздражал, признаться любимой женщине, даже если она не знает о твоём существовании. Мы можем жить. Так, как хотим. И отвечать за всё, что сделаем. А они… мёртвые… уже этого не могут. Им остаётся только одно — лежать в земле. И повезёт, если найдётся человек, который придёт к могиле, смахнёт пыль с камней и расскажет, как у него идут дела. Признается в том, что не успел сказать при жизни.