— Нет-нет. — Поспешно вскинув руки, травница с явным трудом выдавила из себя нечто отдаленно похожее на улыбку. — Вы очень добры, простите. Не хотела показаться невежливой. Просто… я немного устала. И задумалась.

— А-а-а. — Понимающе кивнув хозяин болот сгреб с поданного ему девочкой служанкой блюда огромную кисть винограда и запихнув ее в рот целиком принялся пережевывать. По подбородку на голую грудь хлынул настоящий водопад сока. — Понимаю… Думаю это все из-за погоды. Клятый дождь и меня наводит на печальные мысли.

— На мысли где теперь складывать богатство, чтобы не промокло? — Вскинула бровь дикарка.

— Ха!… Ха-ха-ха-ха! — Живот толстяка заходил ходуном. — Август сглотнул. Отвратительное по сути зрелище почему-то завораживало. Это походило на лавину и землетрясение одновременно. Жировые складки сходились и расходились, словно волны в океане порождая валы, блестящая от жира кожа то натягивалась, то опадала, из раззявленного рта взлетали в воздух выброшенным проснувшимся вулканом, пеплом, капли слюны и кусочки пищи. С трудом оторвав взгляд от перетекающего внутри самого себя громко хохочущего хозяина болот, юноша попытался сосредоточиться на вине, но все же не удержался и глянул в стол-зеркало. И с трудом сдержал выступившие в уголках глаз слезы. Его лицо. Нет, он никогда не считал себя красавцем. Но то, что он увидел… Не то что он был совсем не готов, он конечно видел свое отражение. В ручьях, и родниках, в отполированном лезвии подаренного ему Сив ножа. В клинке своей скьявоны. Но тогда все можно было списать на иллюзию и неверность отражения. Но зеркала… Даже маленьким детям известно — зеркала не врут. Из глубины стола на него смотрел совсем другой человек. Его лицо был перекошено расшатано и скручено. Челюсть ушла куда-то в сторону, и даже плотно сомкнутые губы не скрывали провала на месте недостающих зубов. Нависшее над пустой глазницей мертвое веко придавало ему угрюмое и недоверчивое выражение. Скулы заострились. Нос, когда-то прямой как стрела, теперь смотрел немного в бок, а у правого уха не доставало изрядного куска. От глаз протянулись злые разломы морщин, вокруг рта залегли глубокие скорбные складки. Это было не его лицо. Из под толщи стекла на него смотрел кто-то другой. Кто-то тертый жизнью, жесткий и холодный как ледяные шапки северных гор. Усилием воли подавив в себе приступ жалости, юноша вздохнул и покосился на доедающую судя по горе кожуры на столе как минимум десятый по счету фрукт дикарку.

Зато я не один. Это многого стоит. Наверное.

— Ты что-то темнишь. Если вода поднялась, это не значит что топи непроходимы. — Вытряхнув остатки апельсинов с блюда великанша принялась аккуратно складывать их в поясную сумку. — В конце концов, можешь дать нам лодку. Если надо, я заплачу.

— П-ф-ф. — От фырканья Шамы по зеркальной глади стола разлетелись косточки и куски виноградной мякоти. — За кого ты меня принимаешь? За этих свиньей траханых лесных варваров, что не помнят добра? Или за полудиких горцев, что родную мать за медяк удавят? Я гражданин Империи и живу по заветам самого Создателя! Ты билась за меня в девяти поединках! Благодаря тебе я стал тем, кто я есть. Я все помню, как будто это было вчера. Как ты разрубила пополам Доху — Гремучие Колени, сразила Тун-Дара — Камнедробителя, Кремлокрайханара — Яростного, выпотрошила как гребаную рыбу этого выскочку Ландариана, сломала хребет Браху — Костотрясу, голыми руками раздавила руками голову Эйнеренту — Криволапому, насадила на собственное копье эту заносчивую суку Велку — Кровавые пальцы, свернула как куренку шею Гавли — Короткому, разорвала пополам Тоху — Тощего. Сив! Не оскорбляй меня. Ты гость! Желанный гость в моем доме! Я горжусь, что мы с тобой друзья!

Хитро прищурившись толстяк потянулся к небольшому, стоящему перед ним блюду с рубленым, смешанным с луком фаршем и зачерпнув из него щепоть, которой вполне бы хватило на средних размеров пирог забросил его в широко открытый рот.

— Ты можешь сколько угодно притворяться обычным бойцом, Сив. Я не лезу в чужие дела. И если тебе так нравится, дело твое. Но это не значит, что я не интересовался твоей судьбой. Именно из уважения к тебе, я каждый год отправляю в долину Золотого хлеба девять обозов солонины, зерна, воска меда и шкур. И если ты думаешь что мне жалко для тебя какой-то лодки… — Изобразив на лице предельное огорчение, король болот затряс жировыми складками. — Я бы дал тебя десять лодок и лучших проводников если бы мог. Но… не сейчас. Подожди пару седмиц. Может все успокоится.

— Что успокоиться? — Чуть прищурилась великанша.

— Брухты с пустоши полезли. — Наклонившись вперед недовольно пророкотал Шама и подхватив со стоящего на столе огромного хрустального блюда циклопических размеров рака и с хрустом раздавив панцирь принялся высасывать из него мясо. — Сейчас в Понкее’ла нельзя. Сожрут. Но это еще пол беды… Нет. Не стоит сейчас туда лезть… Хочешь отправлю тебя с караваном в Ислев? Или можешь погостить у меня.

— Нам надо в Понкее’ла… — Покачала головой великанша. — Корабль не будет ждать нас долго. Большой жрец приказал нам приехать туда как можно скорее.

— Его преосвященство? — Неожиданно подал голос не проронивший за весь вечер старик и наклонившись забормотал что-то на ухо Шаме.

— Да знаю, я. — Болезненно скривившись, болотный король отмахнулся от старика половинкой рака. — Мой духовник говорит, что мне надо приложить все усилия, чтобы вам помочь. Как будто я этого сам не знаю. Или не хочу всем сердцем. Но даже если я снаряжу всех своих воинов. Ты ведь понимаешь что это бесполезно?

— Хм… — Горянка тяжело вздохнула. — Если брухтов много то, чем больше людей тем больше им жратвы.

— Э-м-м. Простите, а что такое эти… брухты? — Поинтересовался не отрывающийся от своих записей Абеляр.

— Рой. — В один голос пояснили Шама и Сив и взглянув друг на друга неожиданно разулыбались.

— Давай лучше ты. Ты больше о них знаешь. Эта дрянь в горах не водится. — Махнула рукой явно начавшая пьянеть великанша и подхватив со стола кувшин с вином принялась шумно всасывать жидкость прямо из горлышка.

Продолжающая аккуратно обгладывать гусиное бедрышко Майя с явным неодобрением глянула на дикарку и встретившись взглядом с Августом пожала плечами.

Юноша ободряюще улыбнулся и отодвинувшись от зеркальной поверхности стола еще на пару дюймов глубоко вздохнул. Да уж. Отличное вино. «Золото Агоски» — солид за бутылку. Такое вино пьют только в самых богатых домах империи. И уж точно не хлебают разливая по подбородку и груди словно пьяница дешевую брагу. Вождь болотных дикарей судя по всему действительно был рад гостям. И довольно сильно расстроился, когда Сив попросила не устраивать в честь нее пир. Но и то, что толстяк назвал «скромным приветственным ужином» было просто… избыточным. Впервые за несколько седмиц сытый до отвала, слегка пьяный юноша отяжелев и одурев от предложенного им изобилия, мог просто расслабится в тепле. Его уже не смущали ни расхаживающие по залу огромные псы, ни полуголые то ли служанки то ли рабыни, ни изредка заходящие, чтобы шепнуть что-то на уху хозяина болот сурового вида мужчины с оружием за поясом. Жалостливые мысли медленно размывались бродящими где-то в затылке хмельными струйками. Его уже не раздражала ни громко чавкающая и булькающая над ухом великанша, ни почти не притронувшийся к пищи с восторгом скрипящий свинцовым карандашом по пергаменту Эддард. Ни почему-то напряженная, будто они наконец не в безопасности, а в логове чудовища, вздрагивающая от любого движения и звука Майя. Его даже не смущал опоясывающий высокие притолоки длинного дома балкон с торчащими по его периметру словно каменные статуи, закованными в сталь суровыми стражниками вооруженными тяжелыми кантонскими арбалетами. Он устал. Бой с лжепаладинами, новая встреча со страшным демоном-вороном, и долгий путь по холмам его почти доконали. Они шли две седмицы. Избегая троп и дорог. Прячась от разъездов и даже одиноких путников. Частенько ночуя не разжигая костер. Мерзли и голодали. И тащили на себе так и не решившую умирать или выздоравливать, упорно не приходящую в сознание, Гретту. Его одежда превратилась в воняющие прокисшим потом лохмотья. В кожу, казалось навеки, въелась грязь и пыль, а усталость пропитала кости до сердцевины. Когда они вышли к крепости, или как его назвал хозяин, поместью, Август был уверен, что их выгонят взашей, как бродяг, но сейчас сидя в окружении всей этой варварской роскоши и кричащего богатства, чувствуя как лишившуюся корки грязи, размякшую после душистого мыла, умасленную сулжукскими кремами и маслами кожу ласкает фуляр[1] подаренной ему сорочки, как красиво играет свет факелов на замше идеально сидящих, словно пошитых специально для него штанов, он был готов хоть всю ночь мужественно слушать, малопонятные разглагольствования дикарки и хозяина дома. Если бы не этот бесов стол…