— Я поузнаю, но только не надейся зря.

Отрывистый кивок. Косящие глаза, смотрящие в окно, как прежде и она сама.

— Пообещай только одно: что в дом терпимости ты ее не отдашь.

Йегана только покачала головой — что толку обещать, если не ей одной решать.

Они сидели в тишине, и женщина помимо воли снова обратила взгляд в долину. В предместьях отдыхали убранные поля табака, а осень перекрашивала рощи и леса в красно коричневый.

И много лет спустя Йегана не привыкла — все ждала веселой желтизны, какой расцвечивались липы в роще у холма. Сейчас там лили бы дожди, и бабы с детворой из лишке бегали бы в рощи по грибы, а липкие туманы, розовеющие в догорающих лучах, лизали заливной луг в пойме рек. Так было в Линденау каждый год.

Хотелось бы ей знать, что там теперь, кто нынче правит замком. Хотелось бы ей позаботиться о нем — никто другой не станет.

— Скажи-ка мне… — негромко начала она. Раздумывала, стоит ли ей спрашивать — она сама всегда усердно избегала этой темы. — Та девка, что ты притащил…

— Что с ней?

В растерянности, прозвучавшей в голосе, читалось, что все его мысли о другом.

Их оборвал внезапный заполошный топот. На миг Йегане стало легче — не придется договаривать и ждать ответ. Пять лет она тихонько наблюдала за девчонкой и не знала, как с ней быть. Пока что она не готова была что-то с этим делать, хотя знала: рано или поздно ей придется что-то с ней решить.

В дверь залетел мальчишка-полубрат, вцепился пальцами в косяк и загнанно дышал.

— Ну что там в этот раз?

— Брат Йотван… из фирмария послали… — он вставлял речь между вдохами. — Там девка эта слабоумная…

— Что с ней? — Йотван вскочил.

— Да вроде как с коровьим пастинаком она что-то сделала… Вся морда в волдырях…

Он выскочил из кабинета раньше, чем дослушал, отпихнув мальчишку прочь. Йегана утомленно посмотрела вслед, прекрасно понимая: не к добру.

Фирмарий всегда полнился особой атмосферой, залежавшейся под сводом стрельчатого потолка. Даже в моменты суеты казалось, что вокруг царил покой, и никакая беготня не прогоняла его из углов и арочных пролетов меж нервюр.

Так было и теперь. Просторный светлый зал делили занавеси, колыхающиеся на сквозняке, меж них порой мелькали силуэты. Снизу, из предместий долетал бой мельничных колес.

Йотван запыхался пока бежал — с другого конца замка вышло далеко. Он чуть затормозил в дверях, чтоб отдышаться, и углубился в марево занавесей, зло откидывая их с пути.

Его ждала паскудная картина: Йишка лежала слабая и хнычущая, явно чем-то одурманенная, руки ее, забинтованные, примотали к койке, а целительница медленно возилась с терпко пахнущим компрессом на лице. Рядом сидела Вельга, помогала той.

— Что с ней случилось? — Йотван подошел поближе.

Под компрессом вспухли волдыри, огромные и желто-водянистые, закрывшие собой весь глаз. Один или два содраны.

Женщины посмотрели на него. Целительница — утомленная, а Вельга — как обычно напряженная и нервная.

— Додумалась смотреть в коровий пастинак, точно в подзорную трубу.

— Небось кто из приютских подучил, — добавила целительница. — По весне все время с ним играли, только прошлогодний-то он безобидный.

Вельга чуть поморщилась.

— К тому же им-то достает мозгов хотя бы уж не прислонять, а эта прямо к глазу прижимала.

— Какая сука ей такое подсказала?

Женщины уставились на Йотвана — одна с заметным скепсисом, вторая — с раздражением.

— А нам откуда знать?

— Да и какая разница. — Вельга небрежно убрала с колен плошку с раствором. — Ей-то чем поможет, если и найдешь?

Йотван присел у койки, тронул узкую полоску кожи между рукавом и толстыми повязками, сжал зубы.

— Привязали-то зачем?

— Чтоб волдыри не содрала.

Он помрачнел еще сильней. Глаз на лицо увечной дурочки больше не поднимал.

— И что с ней будет?

— Ничего хо…

— След останется. — Целительница перебила Вельгу. — Постараюсь сделать так, чтоб небольшой, но многого не жди. Зрение… может и удастся сохранить, не знаю. Но валяться ей здесь долго, только волдыри будут сходить декады полторы. Будь кто другой, я, может быть бы, залечила да и отпустила, только этой-то не объяснишь, чтоб не сдирала корки, не чесала шрамы и вообще не трогала. Так что пускай лежит тут под присмотром.

Она смотрела Йотвану точно в лицо, открыто и спокойно. Тот смотрел в ответ. И сдерживался, чтобы то ли не перевернуть здесь все вверх дном, то ли чтоб не завыть.

Гертвиг сидел, подставив лицо солнцу — оно стало мягче и приятнее по осени. Нагретая стена фирмария уютно грела спину, ветер гладил щеки и ресницы. Из окна летели голоса.

Вельга, устало вытирая лоб, вышла на улицу, вдохнула и прижмурилась. Гертвиг ленился даже взгляд скосить — и без того прекрасно узнавал жену.