— Заткнись!

— А то что? Папочке пожалуешься?

— Замолчи! Не смей! — Когда он заводился не на шутку, голос падал и вибрировал на мерзкой низкой ноте. — Из всех ты — даже думать про него не смей! Ты права не имеешь! Да если бы он знал, что это все твоя родня с ним сотворила, он бы!..

— Что? Убил меня? — Йерсена улыбалась, мысленно отсчитывая за углом шаги. — А если бы у бабушки был хер, она была бы дедушкой. А твой отец, будь он еще на что-то годен, начал бы с того, чтобы убить себя и не влачить убогое существование калеки. А ты, годись калеке хоть в подметки, перестал бы прятаться в его тени и радоваться, что все рвутся пожалеть бедного и измученного гертвигова сына!

Мальчишка дернулся — не к ней, сам по себе. Болезненно и конвульсивно, словно ему хорошенько вмазали в живот.

Йерсена, затаив дыхание, ждала: шаги почти достигли поворота. Она торопила их, чтоб оказаться в безопасности — едва Йергерт опомнится, прибьет. Она отлично знала, что перешагнула некую черту — так сильно ей еще не приходилось его задевать. И понимала, что он не забудет ей такой обиды.

И наконец-то показался черный плащ. Йерсена знала, что увидит именно его, и знала, кто в него одет.

— Брат Кармунд! — позвала она.

Могла не звать — рыцарь увидел ее без того. Зато мальчишка лишь теперь вздрогнул и оглянулся, чтоб увидеть, что на сей раз он не отыграется.

— Что тут у вас? — Брат Кармунд без труда заметил напряжение меж ними.

— Он отнял у меня один лист из библиотеки и не отдает! — незамедлительно пожаловалась Йер.

Рыцарь приблизился и молча протянул ладонь. Мальчишка медлил и буравил ее взглядом ненавидящих, горящих глаз, но вынужден был сдаться и отдать. Брат Кармунд рассмотрел рисунок и кивнул.

— Действительно. Держи.

— Спасибо!

Не сдерживая радостной улыбки, она убрала свое сокровище поглубже, понадежнее и поспешила следом, когда рыцарь хмыкнул и продолжил путь.

Йергерт остался в коридоре — все такой же оглушенный болью с яростью напополам.

По стенам медленно ползли прямоугольники расплавленного света, а в протянувшихся до них лучах веселой заполошной мошкарой плясала пыль. Прохладный горный ветерок врывался сквозь распахнутые окна.

Йерсена пялилась во двор, где обливались потом тренирующиеся облаты. Особенно старались мелкие, кто тут еще недавно — не считают еще это повседневностью, не понимают, что творится за стенами. Коротышка Юнгин так особо суетился — получил за это от наставника по лбу.

Даже среди чумы, жизнь в замке оставалась прежней и привычной, и было в этом что-то странное, неправильное.

Брат Кармунд медленно и вдумчиво пересыпал в трубку табак — неловко было пялиться, и потому она лишь изредка бросала взгляд. Мужчина разменял пятый десяток, и года стали заметны на лице — оно все больше тяжелело и растрескивалось сеточкой морщин.

Как раз сейчас на улицу выскочил Йергерт, явно взвинченный после ее удачно уколовших слов. За ним неторопливо шел брат Бурхард. Он всучил мальчишке деревянный меч и указал, где встать. Йерсене было мало дела, просто она слишком уж стеснялась поднимать глаза.

Прошло пять лет с той стычки на конюшне. Тогда ей чудилось, что она больше никогда не подойдет, и что уж лучше пусть ее наказывают, чем с ней будет так же, как и с Йишей.

Побаивалась она и теперь, не смела слишком пристально смотреть или просить о чем-нибудь из страха, что однажды он потребует расплаты за свое участие и доброту, но в то же время признавала: ей с ним нравится. Не только потому, что добр он, но потому что позволяет ей самой быть… честной?

Когда-то — это было много лет назад — он обещал, что никогда не тронет ее против воли. Сказал, что никого он не тащил к себе насильно, и все девки приходили сами — кроме Йиши, с ней совсем другое дело. Он и не взглянул бы на нее ни разу, если б Йотван слишком много на себя не брал.

С тех пор она волей-неволей наблюдала, как приютские девчонки к нему ходят — выбирал он лишь одну, хотя вокруг всегда вилось две-три, и той одной, пожалуй, начинало житься много проще, чем другим. Он приносил из города гостинцы и подарки, избавлял от той работы, что особенно не нравилась, мог заступиться и спасти от наказания… Так продолжалось пару лет. Потом что-то менялось: девки эти будто начинали его избегать, и что-то им вечно не нравилось. А там уж подходило время, и после приюта они уходили прочь.

Йерсена видела их таких четверо — последняя ходила к нему и сейчас. Тихая Орша часто задирала нос и думала, что чем-то лучше остальных детей, а потому старательно их избегала. Чем она приглянулась брату Кармунду, Йерсена не могла представить, а спросить не смела, потому просто не лезла.

— Наверное, тебе здесь одиноко, — произнес он вдруг.

Она от неожиданности вздрогнула — задумалась и не заметила, когда он раскурил табак. Легчайший сизоватый дым вился над трубкой, запах с ноткой терпкой горечи свербел в носу. Ей хорошо была знакома его странная привычка: он всегда закуривал от магии, не от обычного огня, и объяснял: им, магам, это сделать не так просто, как колдуньям — дар мужчин не годен для того, чтоб зачерпнуть всего-то кроху силы из-за грани, и им проще спалить город, чем разжечь одну искру. Поэтому они учились для таких вот мелочей использовать энергию, пронизывающую все вокруг — так дольше и сложнее, и порой ему случалось с полминуты ждать, пока займется хоть один листок, но все равно он делал только так.