Она так устала.

Много лучше было здесь, наедине с собой. В компанию — далекое темное небо, ореол луны на нем, да еле различимая сквозь тучи россыпь звезд. Из черноты приглядывали Семь сестер.

Йер бы хотела спрятаться тут в сумрачных тенях и раствориться в них — так проще, чем в свечном свету под взглядами извечных чужаков.

Она тряхнула головой и поспешила внутрь. Ужин не накроет сам себя.

Время текло необычайно быстро. Чудилось, что братья только сели — а уже и самые нерасторопные из малышни заканчиваюли подбирать объедки; только и успелось, что приметить ризы Йергерта, отлично видные издалека, да вежливо кивнуть под взглядом брата Кармунда и настоятельницы.

Так же мимолетно вышло со стола убрать да переждать, пока все разойдутся.

Наконец опомнившись, Йер выудила из подсумка пузырек со снадобьем айну. Ей следовало выпить. Она мялась. Свечи обрастали бахромой подтеков, тени от огней мелко дрожали, за окном скулил промозглый горный ветер.

Йер с усилием выдрала пробку и принюхалась. Взболтнула, опрокинула в себя одним глотком, пока еще не слишком сомневалась.

Она очень ясно поняла вдруг: все. Пути назад не будет, дальше — только воля Духов. Она вверила свою дальнейшую жизнь им, и лишь они решат, что с нею будет.

Утешительным ей это не казалось: она помнила, что Духи — редко милосердны, и что отнимают они чаще, чем даруют. Помнила и что нужны им жертвы.

На мгновение сперло дыхание — ей страшно стало от того, что в жертву могут стребовать. Йер заметалась из конца в конец длинного зала. Ждать бездеятельно у нее не выходило — не умела.

И тогда она еще раз выскочила в темень, в холод, в зло секущий ветер, что обжег лицо и волосы встрепал. Перебежала поскорей подальше от горящих глаз, застывших у калитки, попыталась убежать от запаха венка просителя, ведь он напоминал: все волей Духов.

Только в темноте святилища она остановилась, выдохнула, с облегчением согрела щеки теплотой ладоней и утерла выбитые ветром слезы. Понеслась сквозь черноту на свет огня, что полыхал надежным маяком, вцепилась в зелень ленты на подставке. Та назло запуталась и не хотела развязаться.

— Ну! — не выдержала Йер, и волей принудила пальцы перестать дрожать, распутать узел.

Замерла перед жаровней, только-только завела сумбурную и сбивчивую просьбу, как послышались шаги. Йер знала, кто идет.

Ленточка улетела в пламя безо всякой просьбы, а Йерсена бросилась во тьму. Ощупью отыскала стену, чудом не влетев в нее лицом, присела, вжалась, всеми силами пытаясь вдавить спину в углубление в камнях.

На входе уже было видно ризы, слишком яркие и слишком белые. Ей оставалось лишь молиться, чтобы не заметил.

Йергерт ей припомнит Очищение, что она осквернила, но испортить еще Бдение — уж слишком. Против воли она глянула на меч, что не заметила сперва возле жаровни. Этот — настоящий, не простая деревяшка. Если им ударит, то убьет.

Йер оставалось только наблюдать, как медленно прошел мальчишка и как встал перед огнем — свет очертил его. Он кратко хлопнул — звук пронесся эхом, разорвал ночную тишину. Йергерт вздохнул — отчетливо и громко, а Йер испугалась, что он так же слышит и ее дыхание, стук крови, что терзал виски.

Она попробовала вынудить себя дышать спокойнее.

Йергерт тем временем достал свой старый деревянный меч, неловко повертел его в руках, взгляд задержал — и лишь потом, словно с усилием, швырнул в огонь.

В жестах сквозила уязвимость — непривычная и странная.

Он медленно пошел вокруг жаровни, взялся за уже другой клинок — стальной, тот, что ожидал его, жрецами подготовленный. Это — фамильный меч Черная наледь — Сойенор на древнем языке. Меч, что лишь чудом возвратился вместе с Гертвигом, не сгинув где-то в дебрях Полустрова, и спустя столько лет дождался нового хозяина.

Клинок легко вышел из ножен. В кругляше навершия блестело три некрупных янтаря. Йергерт невыносимо долго всматривался в лезвие завороженный и как будто бы напуганный тем, что в нем видел. Наконец он опустил клинок в огонь, устроил рукоять на бортике жаровни, преклонил колено и сцепил ладони на эфесе. Пальцы била дрожь.

— Духи! — на выдохе шепнул он. В тишине ночи звучало громко. — Я прошу вас принять меч в моих руках и мою душу…

Йер отлично знала все ритуальные слова, читала в книгах, как их выговаривали поколения до них, но никогда не допускала мысли, что однажды они прозвучат вот так — отчаянно, надрывно и пронзительно.

— Духи! — еще раз начал он, но продолжал уже не так, как полагалось: — Я прошу!.. Пожалуйста… Я посвящу вам все, все сделаю и послужу, как пожелаете. Ни дня не уделю другому. Ваша воля будет моим смыслом, моим всем… Но только сделайте так, чтобы кроме этого мне было ничего не надо. Никого!