Первый — в позвоночник. Металл пробил между лопаток, и тело упало вперёд, как мешок с гнилым зерном.

Второй — в позвоночник. Между рёбер, точно в изгиб. Он согнулся и повалился, выгнув спину в обратную сторону.

Третий — также в позвоночник. Я целился чуть ниже — в крестец. Падение было резким, ноги подломились сразу.

Четвёртый — точно в центр. Сквозь остатки мяса и костей. Он рухнул, будто отрубили контроль.

Пятый — в основание позвоночника, где сходятся все нервы. Последний фрагмент вошёл с глухим звуком.

Пять фрагментов. Пять тел. Без резких движений. Без звука. Я не знал, сработало ли. Потому что в следующий миг — они зашевелились.

Когда я вышел — их лица... ожили. Нет. Не мимикой. Глазами. В глазах зажглось что-то. Не осознание. А намерение. Они начали ползти. Рваными руками, через вонючую воду, через гниль. Тела уже не держали их. Но они шли.

Один хрипнул. Звук был, как затхлый выдох из дырявой плоти. Ни слов. Только направление. Они шли за мной.

Я встретил их впритык. Без спешки. Они ползли, цепляясь пальцами за мох, за трясины, за корни. Кто-то тащил за собой полусгнившие ноги, кто-то — ползал на животе, оставляя за собой дорожку гнили.

Я поднимал ботинок — и давил. Не щадя. Не раздумывая. С весом, с точностью. Один. Второй. Третий. Каждый череп — под каблуком. Сухой хруст, как старые кости. Размазывал их лица в грязь, пока от голов не оставались серо-красные пятна.

Только когда мозг превращался в месиво, они переставали ползти. Только тогда — навсегда.

Мана — медленно, но верно — начала восстанавливаться. Пять активаций. Пять выстрелов. Суммарно — минус шестьдесят пять единиц. Учитывая, что у меня всего сто сорок — это почти половина резерва. Я посмотрел на интерфейс: 140 ещё не было. Но будет. И скоро.

Я вытер лезвие о поросль, что росла рядом. Оно скользнуло по ней, как по коже. Здесь нельзя было расслабляться. Ни на миг. Болото не терпело паузы. Оно ждало следующего шага.

Скомандовав «возврат», я ощутил, как фрагменты металла с хрустом вырываются из гниющих тел. Мясо рвалось неохотно, словно само болото держало их. С шлепком и вязким звуком шарды вернулись и вновь повисли за моей спиной, колеблясь, как хищные насекомые, ожидающие команды.

Я осмотрел павших. Ничего. Только мясо. Раздутые ткани, рваная кожа, гной. Ни артефактов, ни остатков разума. Я скинул остатки мозгов с подошв, провёл ботинком по влажному камню, оставив на нём полосы грязно-красной слизи, и осторожно двинулся дальше.

Спустя сотню шагов, болото вновь проявило свою враждебность. Впереди — новая группа. Шестеро. Такие же гнилые, но в движении. Эти не стояли — ползали. Резко, рывками. Я сразу понял: они чувствуют, но не видят. Их поведение походило на охоту — инстинктивную, неумолимую.

Я лег в вязь, медленно ползя, стараясь не сдвинуть и лишней ветки, не хрустнуть ни мхом, ни костью. Слева сгнивший пень, справа — корни. Я прятался в их тени.

Они были как и прежние — тела в разной степени разложения, торчащие суставы, вывернутые шеи. Но одно сразу бросалось в глаза: у двоих из них вокруг рук клубилась дымка. Бледная, почти незаметная, но излучающая холод. Я чувствовал его на расстоянии. Словно мороз затаился в их гнили.

Усиленные, — мелькнуло в голове. Видимо, это их следующая стадия.

План был тем же. Но болото не любит повторений.

Я нацелился. Первый выстрел. Второй. Третий. Четвёртый. Пятый. Шестой. По одному — в каждый позвоночник. Точные удары.

Но не все нашли цель. Два фрагмента ушли в землю. Скользнули. Ошибка. Или реакция противника. Четверо осели, как куклы, обрезанные по нитям. А двое других — взвыли. Не звуком. Движением.

Один бросился вперёд, перевернув тело своего мертвеца, как отбрасывают мебель. Другой — ползком, но быстрее, чем должен был мочь. С хрустом.

Я выдернул нож. Клинок звякнул в руке. Первый удар — в шею. Меткий. Плоть рассеклась. Шея повисла, как верёвка. Но тело не падало. Оно всё ещё тянулось ко мне. Без опоры, с надорванной мускулатурой.

Второй уже был на мне. Он вцепился в руку, и в тот момент, как его пальцы сомкнулись — я замер. Мороз. Настоящий. Как будто в вену вонзили кусок льда. В глазах вспыхнул инстинкт — не боль, а угроза. Прямая. Холод не телесный — что-то иное.

Я скомандовал «возврат».