Я почувствовал, как что-то мягкое коснулось моей руки. Поднял ее к глазам и замер, перестав дышать.

Тьма. Тьма, мягкая, податливая, горячая, клубилась на самых кончиках моих пальцев. Тьма! Самая настоящая, та, которой пугали, та, которая могла поработить, превратить человека в послушное ей чудовище, та, что давала многое, но выжигала душу. Та, что так привычна была для Глеба Сонина.

Тьма была на моих руках, и она была моей, она не пугала меня. Откуда-то из глубин пришла не то мысль, не то всплыло воспоминание. Я опустил руку на подоконник, и крохотный черный паучок побежал по стеклу, лишь для того, чтобы растаять сизым облаком, повинуясь моему желанию.

И от этого стало тепло и хорошо.

Но и страшно.

Я сжал кулаки, уткнулся лбом в прохладное стекло, тяжело вздохнул. За окном продолжали кружиться большие снежинки, опускаясь на землю, тихо накрывая ее сверкающим, словно звезды покрывалом. Ночь стояла прохладная, но тихая, без ветра и снежинки могли спокойно танцевать свои странные танцы в темноте, ничего не видя, сталкиваясь с ветками деревьев, со стенами домов, со стеклами в окнах.

Они ничего не видели. Я же видел все. Темноты не существовало. Я смотрел сквозь нее и видел каждую из лежащих на земле снежинок, видел следы, оставленные на снежном покрывале. Крохотные, маленькие, словно их оставила кошка.

– Снежка прошла, - прозвучал тоненький девичий голосок в моей голове. – Ты видишь, Глеб, Снежка прошла.

Руки обдало жаром, затем погрузило в холод. Жёсткий, жуткий, промораживающий до костей, замораживающий и сами кости. И было в этом холоде, что-то знакомое. Что-то родное и понятное, словно я уже испытывал его.

Так и было. Испытывал. И я знаю, что он значит.

Я поднял правую ладонь, уже понимая, что увижу. Тьма теперь была не только на пальцах, Тьма охватила мои ладони.

Я упер руки в подоконник. Из-под пальцев в рассыпную бросились десятка полтора крохотных черных паучков. Но и они меня не напугали. Я никогда не умел обращаться к темным стихиям, я не умел использовать даже обычную магию. Но теперь, я чувствовал каждого бегущего от меня паука и знал, что могу прекратить их жизнь в любой момент.

Позади испуганно пискнула Инга. Зашелестела ткань халата, топнули пятки, послышались шаги. Она замерла, тяжело и напугано дыша.

– Это ты, Глеб, - прошептала она. – Я уж думала, темные вновь сюда добрались. Так холодно стало. Спасибо князю Еремееву, обеспечил интернату защиту. Раньше, каждую ночь кто-то кричал, и бился в кошмарах. Сейчас все тихо. Месяца два уже. Для своей любимой племянницы старается. Ну и пускай, что для нее, нам всем тоже польза с этого, - она вздохнула, я ощутил ее страх, словно она сказала что-то лишнее. – Ложитесь спать, Глеб.

Еремеев. Я сжал кулаки. Давно уже не чувствовал себя таким целым, таким счастливым. Давно у меня не было таких понятных целей. Губы сами собой расплылись в улыбке.

Еремеева! Племянница значит. Хорошо.

Взгляд скользнул по колышущейся на руках тьме. Я должен был испугаться, но чувствовал, что бояться Тьмы не стоит, не я служу ей. Это Тьма служит мне. Тьма боится меня. Не я в лапах Тьмы. Тьма в руках моих. Прямо здесь, в моих ладонях, свернулась, пригрелась черной кошкой, прижалась ко мне, готовая уничтожить любого, на кого я укажу.

А я укажу.