Лисинь усмехнулась.

— Безусловно, их гениальность затмевает даже самого Кун-фу-цзы, просто пока мир не готов к их прозрениям, поэтому они скромно ими не делятся. Чжэнь Чанлэ, несомненно, обладает редким даром — умением идеально подбирать цвет халата к тапочкам, что, без сомнения, является необходимым навыком для покорения вершин успеха. Сюань Янцин, хоть и не имеет никаких вокальных данных, вероятно, тайно пишет симфонии, которые настолько сложны, что ни один оркестр в Поднебесной не осмелится их исполнить. А Лю Лэвэнь, очевидно, скрывала секрет вечной молодости, иначе как объяснить ее неизменно свежий вид после бессонных ночей, проведенных за изучением трудов древних философов? В любом случае, вы правы, господин Юань, не стоит судить строго. Ведь красота в глазах смотрящего. А если смотрящий не видит дальше собственного носа, то Чжэнь Чанлэ, Сюань Янцин и Лю Лэвэнь вполне могут показаться ему эталонами красоты, не уступая Западной Ши и Ян Гуйфэй. А их скромность, несомненно, является их главным достоинством. Заметьте, они никогда не кичатся своими достижениями, позволяя Ши Цзинлэ купаться в лучах славы, ведь кому-то же нужно брать на себя эту неблагодарную работу — быть на виду, не вызывая смеха и презрения…

Сестру неожиданно поддержал брат Мао.

— Всё и в самом деле странно, приятель. Я-то сам простак и неуч, но сестрицу Лисинь с детства все красоткой звали! С тех пор, как мы из Лояна сюда перебрались. Говорили, что она прекрасна, как богиня Гуанъинь, танцует, поёт, на всех инструментах играет, а едва мы сюда попали, за ней толпами ходили. А этих Чжэнь Чанлэ, Сюань Янцин и Лю Лэвэнь жабами и дурочками все считали. Я-то, сам понимаешь, женщину иначе оцениваю, чем девицы друг друга, но не могу же я не видеть, что Чжэнь толста и неуклюжа, Сюань глупа, как колода, а Лю хлипкостью на червя смахивала? И тут вдруг провозгласили их красавицами. Но не то странно, что провозгласили, а то, что после случилось. Все словно с ума сошли. Стали за ними гоняться, как одержимые, а от Лисинь нос воротить начали. Говорили, что директору виднее, если он не назвал Мао Лисинь красоткой, стало быть, ничего красивого в ней и нет. С тех пор я в колдовство верить начал. Как иначе объяснить, что всем так глаза отвели?

Нащупывай вход и продвигайся вперёд,

пока не достигнешь главенства.

Когда Бяньфу, угостившись пирожками и чаем Мао Лисинь, вернулся в резиденцию Вана Шанси, Цзиньчан ещё не вернулся. Бяньфу прошёл к себе в комнаты, зажёг несколько свечей, сел к столу, развернул лежавшие на нём портреты четырех красавиц Чанъани и внимательно вгляделся в лицо Ши Цзинлэ, которую даже не придерживающийся высокого мнения о женщинах Цзиньчан назвал красавицей и в которую влюбился.

Она была изображена в одежде ханьского стиля с вышитыми на подоле журавлями, и глаза её смотрели прямо и спокойно. От облика Ши веяло силой, решительностью и умом, а лицом и осанкой девица уподоблялась императрице, и Бяньфу невольно вспомнил, как девица злобно скинула со сцены бездарного Исиня.

Бяньфу медленно сдвинул портрет в сторону, открыв изображение Чжэнь Чанлэ. Он заметил тонкую работу вышивальщицы, изящество покроя платья, умелое сочетание цветов и фактур. В наряде чувствовался талант портных: он был не просто красивой одеждой, но символом статуса, власти и, конечно же, красоты. Потом Бяньфу перевёл взгляд на лицо девушки.

Возможно ли? Еще днём на репетиции он полагал, что она красива, но сейчас, после слов Цзиньчана, Мао и Лисинь, всмотрелся куда пристальней. И сразу почувствовал, что вспотел. Девушка была некрасива. Нет, уродства в ней не было, но и красоты не замечалось ни на фэнь! Такие девчонки сотнями прислуживали в тавернах и на постоялых дворах, просто одеты попроще и не столь искусно накрашены!

Бяньфу дрожащей рукой отодвинул портрет Чжэнь. Теперь перед ним предстала Сюань Янцин в парчовом халате глубокого сапфирового оттенка, мастерски вышитого серебряными нитями, напоминающими лунный свет, скользящий по воде. Юаньлинпао был прекрасен! И оказывается, именно он, заставляя любоваться собой, отбрасывал отблеск красоты на абсолютно безликую девицу, стоявшую в нём…

И, наконец, Лю Лэвэнь в алом платье с золотой вышивкой. Бяньфу молча рассматривал наряд, отмечая про себя, как ловко придворные портные умудрились сочетать традиционные мотивы с веяниями чуждой моды, проникшими в Поднебесную через торговые порты.

Лю Лэвэнь в прекрасном платье казалась красивой, но закрой платье… и перед тобой представала обычная девушка, с уставшим взглядом и едва заметными морщинками в уголках рта. Изящный крой, дорогая ткань, искусный макияж — всё это создавало иллюзию совершенства, притягивало взгляды и вызывало восхищение. Но неужто платье делает человека?

Разве это настоящее? Разве красота, созданная чужими руками, может сравниться с внутренней гармонией, с силой духа, с умением любить и сострадать? Платье может подчеркнуть достоинства, скрыть недостатки, но настоящая красота — это отражение души, светящееся изнутри, не зависящее от моды и обстоятельств. Это умение оставаться собой, несмотря ни на что, быть честным с собой и с другими. И потому Цзиньчан был прав: только Ши Цзинлэ, единственная из всех, была подлинно красива…

Бяньфу схватился за голову.

И где были его глаза? Выходит, он тоже склонен подпадать под обаяние общего мнения, видеть то, чего нет, очаровываться и обманываться.

А вот Цзиньчан не ошибся. Он с самого начала видел все, как есть. И он назвал красавицами Ши и Мао Лисинь. Да, Лисинь не была величественна и прекрасна, как Ши, скорее, в ней проступало очарование котёнка, на которого, как он не расшались, невозможно рассердиться…

Однако все это было его, Бяньфу, личной слепотой, с которой можно было разобраться позже. Но Лисинь четко назвала и дату и имя человека, который всё это устроил, хотя она же выразила допущение, что Сюй Хэйцзи пел с чужого голоса. А значит, этот человек по-прежнему остается неизвестным.