Мы зашагали по лугу, пробираясь сквозь высокие травы. Полонос тащился сзади на расстоянии.

— Почему вас волнует, что Каззетта говорит об ископаемом? — спросил Деллакавалло. — Он говорит о многих вещах, и сомневаюсь, что хотя бы половина этого истинна.

Я замялся, смущенный обстоятельствами, однако разговор был начат, и я рассказал о своем опыте с глазом, тщательно обойдя позорную причину, по которой очутился рядом с ним.

— Мне казалось, будто я внутри него, — сказал я. — Будто я... Ну, не знаю... Плыву? В его воспоминаниях? — Я раздосадованно покачал головой. — Най. Это не были воспоминания. И они не плыли... но я как будто находился внутри его. Внутри его жизни. И вся она... Она была сложена, будто колода карт для карталедже, и я сам был колодой. Я словно был... старым и молодым одновременно, сразу в Наволе и в Зуроме.

Произнесенное вслух, это звучало абсурдно. К моему облегчению, Деллакавалло не стал смеяться.

— Тревожный опыт, не сомневаюсь. Говорите, он вас ранил?

Я задрал рукав и показал шрам.

— Не знал, у кого еще спросить.

— Никогда не слышал ни о чем подобном. — Деллакавалло повертел мое запястье туда-сюда. — По крайней мере, Каззетта умеет перевязывать раны. — Он попросил вернуть рукав на место. — Где еще вы бы хотели поискать?

Вопрос застал меня врасплох, и я принялся высматривать ежевику или хотя бы малину, но ничего не нашел.

— Как насчет этих? — Я указал на пару поваленных тополей.

— Давайте попробуем.

Мы искали вокруг стволов, раздвигая густую траву. Я нашел зеленую бахромку и сразу понял, что мы зря теряем время, но Деллакавалло потратил на поиски еще минуту и, довольный, продемонстрировал мне не венксию, а соцветие из многочисленных трубчатых цветков.

— Слезы Эростейи. Надо употреблять внутрь не цветы, а росу, которая в них собирается. Полезно для суставов.

— Как венксия.

— Очень похоже, но труднее доставить пациенту. — Он с наслаждением высосал росу. — Ай, хорошо.

Мы двинулись по границе между лугом и лесом, но больше зарослей ежевики не обнаружили. Зато мне понравилось упавшее дерево, и я отправился его изучить. Вместо венксии обнаружил три яйца в зеленую крапинку, напоминавших драгоценные камни. Яйца птиц каури, надежно упрятанные под сплетением веточек и травинок.

— Скрытое сокровище, — провозгласил Деллакавалло.

Мы присели на корточки, разглядывая яйца.

— Если бы вам не предназначалось судьбой унаследовать Банка Регулаи, вы бы стали хорошим врачом. — Одно за другим он извлек крапчатые яйца из-под колоды. — Похоже, у вас талант.

Будь я Ленивкой, завилял бы хвостом и перекатился на спину, чтобы мне почесали животик. Похвала Деллакавалло всегда доставляла радость, резко контрастируя с критическими назиданиями Мерио, Агана Хана и отца.

— Какое отношение работа врача имеет к поиску яиц?

— Первое и самое главное умение врача — умение смотреть и слушать. Полностью растворяться в созерцании. Из тех, кто ближе всего к Фирмосу, получаются самые лучшие лекари, поскольку они знают, как быть внимательными. Вне всяких сомнений, вы этим качеством обладаете. Я бы не колеблясь взял вас в ученики, если бы ваш отец позволил. — Он задумчиво помолчал. — Меня совсем не удивляет, что вы уловили что-то в драконьем глазу. Драконы — величайшие создания, а вы, — он поднял яйца, — чувствительная душа. Вы ощущаете отголоски его величия, даже сквозь минувшие тысячелетия.

— Но он казался живым.

— Ай. Что я знаю? Быть может, в некотором смысле так и было, для чувствительной личности вроде вас. — Он многозначительно посмотрел на меня и кивнул на мою руку со шрамом. — Думаю, вам не стоит подходить к нему слишком близко. Фирмос — определенно ваш друг, но у него есть хитросплетения и шипы.

— Фирмос?

— Вы не знакомы с Фирмосом? — Глаза Деллакавалло блеснули. — Неужели наш достопочтенный верховный каноник Гарагаццо не поет на проповедях о плетении Вирги?

— Я знаю о Вирге, — ответил я, недовольный тем, что он надо мной смеется. — И знаю о плетении. Вирга соткала мир по просьбе Амо, всем на благо.

Это была известная песня. Монахи пели ее во время солнцестояния Апексии, когда Амо находился высоко над головой и его сила была в зените. А монахини пели зимой, когда мы молились о возвращении Амо. Первые строфы касались Вирги и ее созданий, подаренных Амо для процветания всего человечества.

— Вирга соткала мир после того, как Амо призвал к порядку старых богов и прекратил их свары.

— Так говорит Гарагаццо?

Деллакавалло развеселился еще пуще, и я рассердился. Я знал, что он надо мной подшучивает, но не знал почему.

— Конечно, он так говорит. Так говорят все.

— Все на Крючке — возможно. По крайней мере, сейчас. Но вам, Давико, доступны любые древние книги из библиотеки вашего отца — и это все, что вы знаете?

И он принялся напевно декламировать, словно Гарагаццо:

Амо — величайший из богов.

Без Амо старые боги уничтожили бы мир.