Но, честно говоря, я не считал это наказанием. Мы с Пеньком были друзьями. Он был лучшим спутником, какого можно пожелать в дикой местности: более сдержанным, чем мой друг Пьеро, который всегда шумел и рвался рубить мечом подлесок; и более энергичным, чем Джованни, который предпочитал сидеть с книгой и забывал, в доме он находится или на улице.

Пока мы путешествовали по разным тропам, я то и дело останавливался, завороженный пятнами солнечного света, сочившегося сквозь ярко-зеленые листья белых тополей, спешивался, чтобы поохотиться на лягушек, которые прятались среди камней в разветвленных ручьях, рвал мяту и дарил ее Челии.

— Это ночная мята, — сообщил я, вернувшись к ждавшему меня отряду и продемонстрировав находку.

— Хочешь сказать, у меня плохо пахнет изо рта? — осведомилась Челия.

За прошедшие годы девушка заметно повеселела. Вопреки мрачной серьезности, с которой она у нас появилась, ее истинный характер был беспокойным. Она искрилась, иногда даже взрывалась — радостью или гневом. Без сомнения, у нее был характер винтофрицца29, причем разрушительный. Мы долгие годы учились вместе, корпели над литиджи, нумизматикой и филосом под строгим взглядом наставников, и Челия отнюдь не молчала. И все же, невзирая на громкие протесты и любовь к шалостям, она усваивала уроки, а также навыки владения мечом, ножом чести и арбалетом, достаточно хорошо, чтобы Аган Хан поворачивался ко мне и вскидывал бровь, давая понять, что сравнивает меня с ней.

Теперь Челия повертела мой подарок между пальцев, ее глаза смеялись.

— Я так плохо пахну?

— Как бани Скуро! — весело откликнулся я. — Нет, хуже! — И добавил более серьезно: — Ее также хорошо добавлять в чай, когда хочешь спать. Она тебя взбодрит.

— Ради короны Амо, пожалуйста, не надо! — простонал Мерио. — Она и так слишком бодрая.

— Разве мяты нет в наших садах? — спросила Челия.

— Ну, это ночная мята. Она отличается от... — Я умолк, заметив, что остальные наши спутники — отец, Ашья, Мерио, Каззетта, Аган Хан, Полонос и Релус — смотрят на меня с некоторым раздражением. И неловко закончил: — Я нашел ее рядом с водяными змеями.

Челия рассмеялась:

— Хорошо, что не принес мне одну из них!

Снисходительно вздохнув, отец сказал:

— Почему бы тебе не задержаться, Давико? Встретимся вечером за ужином. Аган Хан, приглядите за ним, чтобы не заблудился.

И отряд двинулся дальше.

Я жадно продолжил свои исследования; я пробирался сквозь подлесок, царапал пальцы о кусты малины, выслеживал белок по шороху, нюхал лист незнакомого растения — и все это время Аган Хан вздыхал и кряхтел, следя за мной скептическим взглядом.

— Вам не нужно за мной приглядывать, — сказал я бородатому воину, сидя на берегу ручья, шевеля пальцами в воде и наблюдая, как спасаются бегством миноги. — Я знаю дорогу к Сфона.

— Ваш отец отрубит мне голову, если оставлю вас одного в этих проклятых землях.

— Почему вы так не любите Ромилью? Оглянитесь. Вокруг только деревья и вода. — Я глубоко вздохнул, вбирая запахи сосен и зелени, влажного гумуса, цветов у реки, которые так отличались от городского зловония. — Здесь мы в плетении Вирги. Мы в безопасности.

— В безопасности в плетении Вирги? Это разбойники тут в безопасности. Если бы я планировал засаду, то спрятался бы вон за теми деревьями и подловил вас, пока вы неуклюже переходите ручей по скользкому дну.

— Не все в мире — война и засада.

— Но когда дело доходит до них, лучше быть тем, кто сидит в засаде. Вы только-только начали понимать, как пользоваться мечом. Я не допущу, чтобы в вас прилетела арбалетная стрела из кустов. Пора двигаться дальше.

Я со вздохом выпрямился, стряхивая листья и грязь с бриджей для верховой езды. Росший рядом с ручьем белый тополь уже начал краснеть. Прохлада воды и холодные ночи заставляли его кору изменить цвет раньше других. Когда наступит осень, все листья обернутся золотом, а стволы — пурпуром. Эта тропа будет купаться в цветах более ярких, чем даже на картинах Арраньяло. Ай. Это было прекрасно. Мои глаза скользили по разрумянившейся коре. Во многих местах виднелись царапины, там, где олени точили рога. Хорошее место для охоты...

— О, глядите! Капайзикс!

Я опустился на колени возле дерева. Гриб был коренастым, его красная тупая шляпка шириной ненамного превосходила толстую ножку.

— Что это? — спросил Аган Хан.

— Фунджи капироссо. Каззетта любит их, потому что они ядовиты...

— Разумеется. Его интересует только убийство.

Я не дал сбить себя с толку.

— А Деллакавалло любит их, потому что они снимают боль. — Я процитировал старый урок врача: «На капироссо влияют и Калиба, и Скуро, которые иногда дружат, и к нему следует относиться с почтением. Его следует вымочить, а затем высушить, снова вымочить и высушить. Так нужно сделать трижды, на протяжении трех дней. Это уберет яд Скуро, но оставит лекарство Калибы, пусть и не столь могучее, чтобы человек провалился в царство удовольствий Калибы и остался там навсегда».

Я не дотрагивался до гриба, поскольку у меня не было перчаток. Но рядом с ним...

Я начал раздвигать мокрую траву, постепенно расширяя круги поиска рядом с капироссо.

— А теперь что вы делаете?

— Ищу... Вот!

Совсем как говорил Деллакавалло, неподалеку от капайзикса я раздвинул траву — и обнаружил группку маленьких бледных грибов, с тонкими бледными ножками и крошечными шляпками.

— Я нашел детей Вирги! — Я сорвал один и съел. — Смотрите!

Аган Хан спешился. Я протянул ему гриб. Солдат подозрительно оглядел его. Взял, поднес к глазам, покрутил туда.