— Ай, — хмыкнул он. — Похоже на то.

— Разумеется. — Я съел еще один гриб, потом предложил угоститься Пеньку. — Они растут под белыми тополями, но только в тени северных холмов после дождя, рядом с капайзиксом. Должны быть еще. — Я изучил траву. — Должны быть еще. В ряд. — Я зашагал вдоль линии грибов, ведя за собой Пенька. — Будь у нас мешок, я бы собрал на целый пир.

— Не сомневаюсь, что у Сфона есть свои охотники на грибы, — проворчал Аган Хан, поглядывая на небо. — Нам пора ехать: солнце вскоре скроется за холмами.

— Я хочу поискать еще немного.

Мы с Пеньком брели вдоль грибных рядов, собирая и поедая их, уходя все глубже в лес. Трава была мокрой. Мы оставили ее позади и наткнулись на валежник, усыпанный сосновыми иглами. Здесь белые тополя росли вперемешку с сучковатыми горными соснами, и это означало, что детей Вирги больше не будет. Они не любили горные сосны.

Я присел, изучая землю под упавшим стволом; почва здесь была сладкой от древесной гнили, и я обнаружил веера фат, шире, чем мои сдвоенные ладони, голубоватые вверху, с серыми пластинками внизу. Непригодные ни в пищу, ни для ядов, ни для лекарств. «Стоило ли их создавать? — ворчал Деллакавалло, хотя сам же и говорил, что Вирга не делает ошибок и у каждого ее творения есть свое место. — Годятся только, чтобы ими обмахивались фаты». Но мне они тоже нравились — напоминали, что некоторые вещи предназначены не для людей, а лишь для богов и их служанок.

Я провел Пенька вокруг поваленной сосны и через прогалину. Заходящее солнце подглядывало сквозь крапчатые листья. Мы шли все дальше, бродя глазами по узорам зелени и теней. В охоте на грибы есть хитрость: нужно не столько смотреть, сколько воспринимать, позволять взгляду без усилий блуждать по земле — и тогда внезапно ваши глаза начнут выхватывать то, что прежде было скрыто, даже если находилось прямо перед вами.

Вот нос Калибы, который пьянит людей и делает глупыми. Однажды я видел, как им угостили Гарагаццо, и тот полностью расклеился, а после ругался, что низменным творениям Калибы не место во рту священника, хотя ему нравилась власть Калибы над винами и он ни разу не жаловался, когда напивался.

А вон зубровка душистая. А здесь — синие лепестки лица монаха, уже опавшие. Но сухие головки еще держались на стеблях. Я сорвал одну и пососал. Кислая. Сорвал еще несколько и предложил Пеньку. Ему они понравились больше, чем грибы. Теплые губы пощекотали мне ладонь. Он принялся искать добавку, крутя мордой, обнюхивая меня...

— Давико!

Крик Агана Хана разбил тишину.

— Давико! Да помогут мне фаты! Где вы прячетесь?

Полностью занятый землей и лесной флорой, я не осознавал, что мы ушли от воина. Теперь нас разделяли деревья и тени. Мы вовсе не прятались, но эта идея мне понравилась, и я прикоснулся к Пеньку, призывая его не шуметь.

— Давико! — вновь крикнул Аган Хан.

Да помогут мне фаты, голос у него был громкий.

С нарастающим удовольствием я повел Пенька через лес, прислушиваясь к оглушительным движениям Агана Хана, чтобы не столкнуться с ним. Пенек инстинктивно почувствовал мое желание пошалить и перенял мою скрытность. Шаг за осторожным шагом мы крались по лесу, держась в вечерних тенях, двигаясь лишь тогда, когда кричали птицы каури или ветер шелестел листьями белых тополей, ловко уклоняясь от яростного шума, производимого Аганом Ханом...

Аган Хан перестал двигаться; он прислушивался, стараясь засечь нас.

Я предостерегающе коснулся морды Пенька, но тому была знакома эта игра. Мы оба застыли. Неподвижные, как мраморные статуи Роккаполи. Мы дышали в унисон с лесом, прислушиваясь к Агану Хану, пока тот прислушивался к нам. Аган Хан шагнул в нашу сторону. Листья и сухие ветки зашуршали. Еще шаг. Мы затаили дыхание. Теперь, когда он шел тихо, мы вообще не могли двинуться.

Он подходил все ближе. Не будь мы с подветренной стороны, он бы легко нас учуял. Вместо этого я чуял его. Пот. Кожаную одежду для верховой езды. Смазку меча. Гвоздичные духи, которыми он брызгал бороду.

Шелестящие движения замерли. Нас разделяли всего несколько кустов. Я слышал, как он дышит в считаных футах от нас.

Я с трудом подавил желание рассмеяться.

Он что, играет со мной? Делает вид, будто не замечает нас, точно так же, как прежде, когда я был младше, уличные торговцы делали вид, что не замечают, как я ворую их фрукты?

Должно быть, он и впрямь решил пошутить. Я мог протянуть руку через кусты и дернуть его за бороду. Я подавил это желание.

Кто кого дурачит?

Аган Хан не шевелился. Он стоял совершенно тихо, пытаясь услышать нас, но мы с Пеньком были достойными противниками. Мы словно окаменели. Слились со скалой. Пустили корни подобно огромному белому тополю, что качался и шелестел над нашими головами. Я представил нас частью плетения Вирги: дышим вместе с ветрами, ноги глубоко ушли в землю. Мы спокойные, будто камни. Сплоченные, точно деревья.

Аган Хан всего лишь одинокий человек. Он выпал из плетения Вирги и остался один. Внезапно я ощутил прилив жалости к нему. Он один, когда вокруг бурлит жизнь.