Она уже натянула свою строгую юбку-карандаш, теперь застегивала пуговицы на белоснежной шелковой блузке. Вид у нее был, как всегда, безупречный, но в движениях угадывалась легкая усталость.

— Анечка, — Мышкин лениво потянулся, и его голос в ночной тишине прозвучал как-то особенно интимно и бархатисто. — Ну куда ты так спешишь? Может, останешься хотя бы сегодня? Мы же так хорошо посидели. Такой отличный был вечер. Такой вкусный ужин.

Кобрук, не оборачиваясь, только хмыкнула.

— Нет, Корнелий, не останусь. Я хочу спать. В своей собственной кровати. И потом, у меня еще куча работы. Я вон, с собой целый портфель бумаг притащила. Буду до утра отчеты проверять.

— Ты слишком много работаешь, Аня, — он сел в кровати, и простынка сползла, обнажая его торс. — Тебе бы отдохнуть. Развеяться.

— Нет, Корнелий, не надо мне отдыхать, — она резко оборвала его. — Мне и так хорошо.

Мышкин вздохнул.

— Ладно, как скажешь. Но раз уж мы заговорили о работе… нам нужно кое-что обсудить.

Кобрук напряглась. Она перестала застегивать блузку и, повернувшись к нему, смерила его настороженным взглядом.

— Что такое? Что-то случилось?

— Да, случилось, — он кивнул. — Адепт Разумовский…

Кобрук закатила глаза.

— Опять этот Разумовский! Господи, да что же это такое! В последнее время в моей жизни стало слишком уж много этого адепта Разумовского! Он что, опять что-то натворил?

— Нет, Анечка, на этот раз успокойся, — Мышкин усмехнулся. — Ничего страшного он не натворил. Даже, скорее, наоборот. Он тут, можно сказать, тебе подсуропил немножечко.

— Что, в смысле? — она удивленно приподняла бровь. — Куда это он меня «подсуропил»?

— А вот куда, — Мышкин стал серьезным. — Ко мне приходила Марина Ветрова, мать Сеньки Ветрова, если ты помнишь…

— Да помню я! — воскликнула Кобрук, своим тоном подталкивая его переходить к делу.

— И вот я провел небольшое расследование, — продолжил Мышкин. — По поводу того случая с Ветровыми и Разумовским. И наткнулся на очень интересные вещи. Похоже, у тебя в больнице завелась целая банда, которая терроризирует пациентов, ворует лекарства и занимается откровенным шантажом.

Кобрук удивленно вскинула брови.

— Что?! В смысле?! Кто, что, как, зачем, почему?!

— Я пока нащупал только самую верхушку этого айсберга, Аня, — он покачал головой. — Но, по моим предварительным подсчетам, ущерб, нанесенный больнице, составляет уже тысячи имперских рублей. И, что самое интересное, все ниточки ведут в одно и то же место. На станцию скорой медицинской помощи. Фамилии Волков и Сычев тебе о чем-нибудь говорят?

Мышкин внимательно, не отрываясь, смотрел на нее, следя за ее реакцией.

Анна Витальевна побагровела от гнева.

— Что?! Волков?! На скорой помощи?! Что они там натворили?! Не тяни, Корнелий!

— Вот и я о том же, — Мышкин кивнул. — Очень скоро у меня будет на них вся необходимая информация. Я соберу полную доказательную базу, и тогда я тебе все расскажу. В мельчайших подробностях. Но пока, Анечка, я тебя очень прошу — будь с ними поаккуратнее. И не спугни их раньше времени. Не переживай, у меня осталось день-два, не больше.

Кобрук нервно заходила по комнате.

— Я не понимаю, Корнелий, тогда зачем ты мне все это сейчас рассказал? Ты же толком ничего не можешь объяснить! Это, конечно, все очень плохо, но я пока не могу оценить всего масштаба… катастрофы!

— А я тоже пока не могу его оценить, Аня, — он развел руками. — Потому и говорю. Чтобы ты была в курсе. И чтобы была готова к тому, что скоро в твоей больничке начнется большая чистка.

— Пока все это больше похоже на какие-то твои домыслы, — она недовольно поджала губы. — Не можешь ничего рассказать конкретного.

Она быстро застегнула последнюю пуговицу на блузке, взяла свой портфель и, не прощаясь, вышла из комнаты.

Мышкин молча проводил ее взглядом, пока массивная дубовая дверь не закрылась за ней, отсекая стук ее каблуков. Только после этого он позволил себе расслабиться.

Следователь откинулся на мягкие подушки дивана, на котором они сидели, и закинул руки за голову. На его тонких губах появилась довольная, почти хищная улыбка.

Он потянулся к тумбочке, стоявшей у кровати, и взял с нее дорогой, инкрустированный серебром портсигар. Щелкнув замком, он достал длинную тонкую сигарету, прикурил от магического огонька, возникшего на кончике пальца, и глубоко затянулся, выпустив в потолок кольцо сизого дыма.