Сычев удивленно уставился на него.

— Что? Почему? Все же идет как по маслу!

— Чутье, — коротко ответил Волков. — Что-то не так в последнее время. Воздух будто дрожит.

— Да брось ты! — отмахнулся Сычев. — Какое еще к черту чутье? Денег зажал — так и скажи!

Но Волков только отрицательно покачал головой. Годы практики на скорой научили его двум вещам: всегда иметь при себе запас адреналина и безоговорочно доверять своей интуиции.

Его «Искра» была не просто источником силы — она была его барометром, его системой раннего оповещения. И она никогда не ошибалась.

— Моя «Искра»… она беспокоится, — сказал он, глядя куда-то в темноту. — Тревожится, как перед сильной грозой.

Он встал, подошел к окну и вгляделся в россыпь огней вечернего города.

— Давай просто переждем. Недельку-другую. Пусть все успокоится, уляжется. А там и видно будет.

Сычев недовольно засопел.

— И что, из-за твоих этих… предчувствий… я теперь деньги терять должен?

Волков повернулся к нему. Взгляд его был тяжелым и холодным.

— Лучше потерять немного денег, чем всю свою свободу, Гриша. Запомни это.

Сычев еще поворчал что-то себе под нос, но спорить не решился. Он знал — если уж Волков начал говорить о предчувствиях, переубедить его было невозможно. Он развернулся и, уже взявшись за дверную ручку, обернулся.

— Федор… — его голос стал тише. — А может, стоит тогда Архивариуса нашего предупредить? Пусть, так сказать, ухо держит востро. Мало ли что.

Волков, стоявший у окна, покачал головой.

— Я подумаю Гриша. Но это пока лишь мои ощущения. Торопится пока не стоит. Может я ошибаюсь? Однако мысль здравая.

— Лишним не будет, — пробурчал Сычев. — Времена нынче неспокойные.

Он вышел из кабинета. А Волков остался стоять у окна, вслушиваясь в тревожную тишину внутри себя

Он не знал, откуда исходила угроза. Но чувствовал, что кто-то уже готовит для них ловушку. Кто-то очень умный и очень опасный. Но кто?

Маленькое, почти безлюдное кафе в центре города тонуло в синеватых вечерних сумерках.

В дальнем, самом темном углу, за столиком у окна сидела Алина Борисова. Перед ней стояла чашка с давно остывшим чаем, к которому она так и не притронулась.

Ее взгляд был устремлен в одну точку, на свои руки, лежащие на столе. Антимагические браслеты, тускло поблескивая на ее тонких запястьях, казались уродливыми, чужеродными кандалами.

Входная дверь тихо скрипнула, впуская в кафе порыв сырого вечернего воздуха. Вошел Максим Фролов. Он неловко огляделся по сторонам, заметил ее и, помедлив секунду, направился к ее столику.

Он молча сел напротив. Долгое, тяжелое молчание повисло между ними.

— Привет, Алина.

Она медленно подняла на него глаза. Они были красными и опухшими от слез.

— Привет, Максим. Спасибо, что пришел.

— Как ты? — глупый, дежурный вопрос, который он задал просто потому, что не нашел другого.

— Как я? — она криво усмехнулась. — Уничтожена. Раздавлена. Растоптана. Все, ради чего я жила последние десять лет, отобрали одним щелчком, — она с ненавистью посмотрела на свои запястья. — Теперь я никто. Пустышка. Обычный человек, без «Искры», без будущего.

Фролов нервно сглотнул.

— Алина… но как ты могла? Подменить анализы… Ты же чуть не убила пациента!

Она вздрогнула, как от удара.

— Не напоминай! — почти прошептала она. — Я и так себя корю за это каждую секунду! Я спать не могу, Максим! Каждую ночь одно и то же перед глазами — что, если бы он не успел? Что, если бы Илья не…

— Так почему?!

— Потому что я была уверена! — ее голос сорвался на крик, и она тут же испуганно огляделась. — Все симптомы указывали на васкулит! Все сходилось! А Разумовский… он просто… он просто везунчик! Ему опять повезло!

Фролов медленно покачал головой.

— Он не везунчик, Алин. Он талант. Настоящий. И ты сама это прекрасно знаешь. Просто признать это очень тяжело.

— Из-за него я все потеряла! — она сжала кулаки так, что побелели костяшки.

— Нет, Алина, — тихо, но твердо сказал он. — Не из-за него. Ты сама все потеряла. В тот самый момент, когда решила, что твоя гордыня важнее жизни пациента.

По ее щекам снова покатились слезы. На этот раз она не пыталась их скрыть, просто сидела и тихо, беззвучно плакала. Фролов, не зная, что делать, неловко протянул руку и погладил ее по руке.