Фролов дернулся, и его глаза забегали.

— Не помню такого.

— Крепкий мужик, со стройки, — я решил ему «помочь». — Жаловался на изжогу и ночной кашель.

— Мало ли у меня пациентов с изжогой! — огрызнулся он.

Он врал. Нагло и неумело. Я видел, как нервно он теребит пальцами полу своего халата.

— Странно. А он тебя очень подробно описал. Даже твои большие уши упомянул.

Фролов тут же вспыхнул до корней волос.

— Ну и что?! Может, он меня с кем-то перепутал!

— Возможно. Только почему тогда в базе нет ни одной записи о его приеме? — добил я его.

— Да откуда я знаю?! — почти выкрикнул он. — Может, система в тот день глючила! Ты что теперь, следить за мной вздумал?! Начальник нашелся!

Он резко развернулся и почти бегом выскочил из ординаторской.

— Ну и реакция! — присвистнул Фырк, материализовавшись на спинке соседнего стула. — Как будто ему скипидара в штаны налили! Точно что-то скрывает, говорю тебе, двуногий! Этот Суслик не так прост!

Да, здесь определенно было что-то нечисто. Но сейчас не до этого. Экзамены были гораздо важнее. А с Фроловым и его странной забывчивостью я разберусь потом. Обязательно разберусь.

Леопольд Константинович Величко, приличный мужчина в идеально отглаженном костюме, нервным движением поправил узел галстука. Он уже в третий раз делал это за последние пять минут. Воздух в кабинете казался густым и тяжелым, как патока. Массивный дубовый стол, за которым восседал хозяин кабинета, занимал, казалось, половину всего пространства, излучая ауру незыблемости и власти.

За столом, в глубоком кожаном кресле, которое жалобно скрипнуло под его весом, сидел Магистр второго класса Аркадий Платонович Журавлев. Грузный, обрюзгший мужчина с тяжелым, бычьим взглядом исподлобья. Он олицетворял собой все то, что было в Гильдии Целителей самым незыблемым, традиционным и косным.

— Нет, Леопольд, — его голос, казалось, заполнил собой весь кабинет. — Ответ — нет.

— Но, Аркадий Платонович, прошу вас! — Величко подался вперед. — Случай же уникальный! Совершенно беспрецедентный! Молодой адепт, без году неделя в профессии, раскрыл сложнейшее дело, над которым бились лучшие умы неврологии, включая Мастера-Целителя!

Журавлев поморщился, словно съел кислый лимон.

— Повезло вашему парню. Просто повезло. Такое бывает. И это — не повод нарушать вековые традиции нашей Гильдии. Не повод устраивать цирк.

— Но это же талант! Чистый, самородный талант, признанный тремя Мастерами! — не отступал Величко. — Кроме того, Аркадий Платонович, если мне не изменяет память, в Уставе Гильдии Целителей есть пункт сорок семь-бэ. Он как раз касается подобных исключительных случаев.

Журавлев недовольно посмотрел на него.

— Я прекрасно знаю устав, Леопольд.

— Тогда вы знаете, что если адепт «в критической ситуации спас жизнь или решил медицинский случай, имеющий особую государственную важность», то по ходатайству руководства он может быть допущен к экзаменам досрочно, — Величко процитировал почти дословно. — Случай с Шевченко, с учетом его прежних заслуг перед городом, вполне подпадает под это определение.

Журавлев снисходительно хмыкнул, отмахиваясь от его слов, как от назойливой мухи.

— Мало ли что там в уставе написано, Леопольд. В нем много всяких пунктов. Но есть не только буква закона, но и его дух. И дух нашего устава гласит: шесть месяцев обязательного стажа для адепта — это минимум, установленный еще основателями! — он тяжело стукнул кулаком по столу. — И я не намерен из-за одного удачливого выскочки и какого-то там пункта создавать опасный прецедент для всей системы!

В кабинете повисла тяжелая тишина. Леопольд Константинович на мгновение замер. Было видно, что он колеблется, решаясь на свой последний, самый рискованный шаг. Потом он сделал едва заметный вдох.

— А если… если в качестве практической части на экзамене дать ему пациентку Волосенкову?

Журавлев, который до этого с ленивым видом разглядывал свои массивные пальцы, замер. Затем очень медленно поднял на Величко свой тяжелый взгляд.

— Что ты сказал?

— Пациентку Волосенкову. Екатерину. На практический экзамен, — спокойно повторил Леопольд Константинович, глядя ему прямо в глаза. — Если он справится с ней, значит, он действительно достоин. Значит, это не просто везение.

Лицо Журавлева преобразилось. Скука и надменность исчезли, а в глубине его маленьких, глубоко посаженных глаз зажегся живой, хищный интерес.

— Волосенкову?..

— Именно ее, Аркадий Платонович, — кивнул Величко.

В кабинете снова повисла тишина, но теперь она была другой — звенящей от напряжения. Журавлев медленно барабанил своими толстыми пальцами по полированной поверхности стола. Думал.

— Хорошо, — наконец произнес он, и в его голосе прозвучало что-то похожее на предвкушение. — Согласен. Я подпишу допуск. Но если ваш протеже провалится с ней…