Но расслабляться, определённо, рано. Не по плану может пойти абсолютно всё, что угодно.

А вот что невозможно объяснить ничем иным, кроме как молитвами дочери, так это поздний, далеко за полночь, визит посетителя.

Рада, беспрекословно исполняя моё указание, всё это время не отходила от аналоя. Крупно отпечатанный требник едва слышно шелестел страницами по мере чтения молитв, а на подсвечнике уже догорала вторая свеча подряд. Когда оперативный кризис с матерью Рады миновал, я дал команду моим спутницам передохнуть: девушки несколько часов не отходили от койки больной, помогая бороться с жаром. И примерно в это время, когда на часах стрелки стали приближаться к трём ночи, из-за двери, ведущей в сторону входа в дом, послышались лёгкие, но звонкие шаги по деревянному полу.

Взгляд сразу скосился в сторону дверного проёма. Ночные гости редко бывают добрыми. А их, к тому же, было двое. Один — кто-то сравнительно тяжёлый, другой — более лёгкий. Да, заходили неспешно, не таились. Но, извините, привычка: не могу оставаться равнодушным к визитёрам, для которых ночь не помеха.

Ими оказались двое.

Один — приблизительно моего роста крупный мужик в сапогах, тёмных прямых штанах и светлой рубахе-косоворотке, подпоясанной красным с чёрным кушаком. Мужик мог похвастаться довольно длинной, непривычной для меня шевелюрой до плеч, распущенной вообще без какого бы то ни было намёка на причёску, да мощной, нестриженной, но ухоженной бородой. Типичный такой мужик-работяга.

А вот второй номер… этот персонаж был куда более колоритным.

С мужиком зашла девушка приблизительно возраста Алины или чуть старше. С уставшего глаза не вдавался в подробности, но лет двадцать-двадцать пять бы дал. В глаза бросилось обмундирование оной. Высокие, до колена, лакированные чёрные, женского фасона сапоги с ярко выраженным, но вменяемой высоты каблуком. Эдакая помесь кавалерийского сапога и модельного говнодава для выдачи в щи с вертухи. На талии — короткая юбка на манер форменной. В похожей, если не в такой же, рассекала Бериславская. Да и ремень на поясе, к слову, схож по дизайну… по ходу, всё же, армейская деваха… Китель на это намекает. Всё чёрное, включая плащ, накрывающий хозяйку за плечами. Не скручен на манер плаща-палатки через плечо, а именно что надет, как простая накидка. Вишенка на тортике — дрын в руке, в котором без малейшего намёка на хоть какую-то мимикрию угадывался боевой посох. Про хрестоматийный камень-артефакт, венчающий навершие подобных изделий, уже не заикаюсь. По ходу, это тут классика жанра такая. Но вот древко посоха ни разу не давало повода подумать, будто это какая-то церемониальная утварь. В натуре, карательный дрын правосудия, ядрён-батон…

Ветрана изломила бровь.

— Капеллан воинства? В такой час, да в глуши?

Морозова скосилась на меня.

— Хотя, после всего того, что узнала, могла бы и не удивляться…

Это камень в мой огород, полагаю?

Но, если так рассудить, то да. Пришедший из иного мира наёмник и явившийся из ниоткуда капеллан в неурочный час… Ещё вопрос, что из этого более ненормальное.

Рада отвлеклась от молений и обернулась на гостей.

— Так точно, — подтвердила вошедшая, приставив к ноге посох. — Капеллан. Обер-лейтенант Распутина. Для гражданских — Ева Гавриловна.

— Всемилостивейше прошу не гневаться господ, — подал немолодой голос вошедший с ней мужик. — Сударыня капеллан мне повстречалась в ночном обходе. Глаголет, будто бы чует чей-то зов, вот и пришла справиться…

Я скосился на Раду у аналоя с раскрытым требником. Ну, и как тут после этого игнорировать упрямые факты?

— Нам тут не до гнева, отец, — отозвался я. — И, по правде говоря, рады будем любой помощи. Но, право слово, неожиданно узреть в столь поздний час капеллана. Служительница веры, полагаю? Не думаю, что есть резон патрулировать по ночам. Неужто случайно набрела на нас?

— На иноземца не похож, — констатировала Ева. — И говор откровенно московский. Да, капелланы — служители веры, если тебе так проще понять. В этом уезде была по делам службы и искала, где б пристать на ночной постой. Но кто-то истово молился, чем и привлёк моё внимание. Моление в час кручины, когда душа на грани отчаяния… Такое трудно пропустить даже сквозь усталость и дрёму.

Взор капеллана упал на постель больной, в правом локтевом сгибе которой был введён катетер. Систему капельницы я уже смотал, но порт оставил. Зачем, если через несколько часов опять «капать»?

— Полагаю, сия страждущая и есть причина вашей бессонницы, — небезосновательно предположила она.

Гостья окинула взглядом светлое. Задержалась на тазу с мокрыми отрезами, моей сумке-сухарке, уставшим девчонкам, отдельно заострила внимание на Лане.

— Вы все при оснащении, — отметила она, имея ввиду наши маски и перчатки. — Вы — лекари?

— Едва ли, — ответит за всех. — Но в нашем положении выбирать не пришлось. Опоздай мы хоть на день — и не уверен, что помощь помогла бы. Сейчас, хотя бы, есть шанс…

Я поднял в руку электронный термометр, навёл инструмент на лоб пациентки, зажал гашетку. На лбу женщины появилась красная точка лазерного целеуказателя, а секунду спустя на табло высветились цифры «40,4».

— Жар начал спадать. Удастся ли привести больную в сознание — не знаю. Но, как минимум, мы сбили температуру на полтора градуса. Уже можно не опасаться сворачивания белка крови.

Посмотрел на обер-лейтенанта и спросил:

— Капелланы уполномочены вмешиваться в ход земных событий? Или же их предел — церковные приходы?