Огастен пожал плечами и выставил на стол небольшую бутылочку из тёмно-зелёного стекла, к которой был бечёвкой привязан бумажный ярлычок, подписанный убористым почерком клерка тайной полиции.

— Яд был здесь. Хватило бы и четверти флакона, но она вылила почти всё, — пояснил он. — А это тоже цикута, — он достал ещё две такие же бутылочки с ярлычками, — но здесь концентрация яда невелика. Наверно, содержащаяся в них доза могла вызвать сонливость и, возможно, судороги, а через несколько часов — шаткость походки, онемение конечностей и головную боль или головокружение. Она не могла привести к смерти, наоборот, через какое-то время все признаки отравления должны были пройти сами собой.

— Тем не менее, их хватило, чтоб привести к неспособности сражаться на дуэли в полную силу.

Огастен озабоченно взглянул на тёмные склянки.

— Конечно! К тому же напряжение, неизбежно возникшее во время поединка, должно было усугубить это болезненное состояние!

Не успел Огастен выйти из кабинета, как в дверь протиснулся Гаспар с пачкой протоколов.

— Мы допросили слуг, ваша светлость! — положив бумаги перед Марком, сообщил он. — Некоторые из них напуганы, некоторые расстроены, некоторые злятся, но почти все утверждают, что хозяина отравила его жена. Он был добрый малый, никогда ни к кому не придирался и часто давал в качестве поощрения монетки, особенно горничным. Кажется, девушки были в него влюблены. Хозяйка же наоборот была очень строга, и постоянно наказывала слуг за провинности, даже распускала руки. Говоря об отношениях супругов, все единодушны: господин Дюшарм изменял жене и тратил деньги на любовниц. Она же невероятно страдала от ревности, устраивала сцены, угрожала лишить его содержания, но боялась, что тогда он уйдёт. Некоторые считают, что она сама виновата в его поведении, потому что делала его жизнь дома невыносимой.

— Что произошло перед его дуэлью с Жеральдиной де Ренси? — спросил Марк.

— Ничего особенного. Лакей Мориса Дюшарма Анри Лапен, был его слугой ещё в армии и очень предан хозяину. Он рассказал, что вечером перед дуэлью Дюшарм поужинал с женой и, как обычно в таких случаях, рано ушёл спать. Утром выглядел неважно, словно с похмелья, его лицо было бледным и немного сероватым. К тому же он без конца потирал руки, словно пытался их согреть. На вопрос Лапена о самочувствии, он сказал, что ему приснился плохой сон. Однако, когда пришёл Александр де Рибер-Артуа, они вместе позавтракали и ушли. Днём его привезли в карете Фабрициуса и перенесли наверх, в спальню. Лекарь оставался при нём до утра, но потом сказал, что хозяин выздоровеет, и ушёл, как раз, когда там были вы.

— Я говорил об этом с Фабрициусом. Он сказал мне то же, — кивнул Марк.

— Когда вы ушли, хозяйка, которая уходила в храм святой Бригитты, вернулась. Она зашла к мужу и была как-то необычно ласкова с ним, а потом приказала кухарке приготовить его любимое блюдо: дичь с тыквой. После этого она отослала Лапена к Фабрициусу за бальзамом. Лакей сказал, что лекарь был удивлён просьбе госпожи, поскольку уже наложил бальзам на рану и собирался прийти утром, чтоб сменить повязку. Когда Лапен вернулся домой, Дюшарм был уже мёртв, служанки рыдали, в спальне всё было вверх дном, но хозяйка была совершенно спокойна и приказала всё прибрать и подготовить тело мужа к погребению. Лапен уверен, что это она отравила его.

— Что говорят те, кто оставались в доме?

— Кухарка Лизетта Бодри сообщила, что хозяйка сама забрала на кухне тарелку с едой и унесла в спальню супруга. Уже было поздно, поэтому она велела слугам идти спать. Их разбудили испуганные крики. Камеристка госпожи Дюшарм Генриетта Шварц сказала, что оставалась в покоях хозяйки, но та всё не приходила. Она подумала, что госпожа у супруга, и, может, ей нужна какая-то помощь. Подходя к двери его спальни, она услышала шум, стоны и хрипы, а войдя, увидела, что Морис Дюшарм лежит на полу. У него были конвульсии, он страдал от боли. Это зрелище так её потрясло, что она до сих пор рыдает при одном воспоминании об этом. Тогда она и закричала от ужаса. Прибежали другие слуги. Эта картина и на них произвела удручающее впечатление, кто-то хотел бежать за лекарем, но хозяйка запретила. Она была совершенно невозмутима, и смотрела на умирающего с каким-то мрачным удовлетворением. Это испугало их ещё больше. Вскоре Дюшарм затих, и она приказала прибраться в комнате и приготовить его тело к погребению. А потом добавила, что, если кто-то будет трепать языком, то она ему этот язык отрежет. Думаю, что если б утром не явились мы, то они бы, и правда, не решились что-то кому-то об этом сказать. Единственный, кто осмелился бы — это Анри Лапен, но он вернулся уже после дела и ничего не видел.

— Ты спросил, бывали ли в доме Жеральдина де Ренси и Доротея де Мелантен?

— Да, спросил, но их там не видели.

Марк задумчиво посмотрел на стоявшие перед ним стеклянные бутылочки.

— Что ж, теперь мы можем обвинить Анну Дюшарм в отравлении мужа. Однако мне бы хотелось знать точно, имеют ли какое-либо отношение к этому две подруги из Ланьона.

Марк спустился в подземелье и снова прошёл в камеру для допросов. На сей раз там находились два палача, и они вовсе не стремились произвести впечатление на допрашиваемую, а просто готовились к работе. Клерк уже устроился за столом, подравнивая ровную стопку листов бумаги перед собой. Анна Дюшарм сидела прямо, не касаясь спинки жёсткого стула. Её бледные руки были сложены на коленях, а на лице застыло упрямое и сосредоточенное выражение.

— Зачем меня привезли сюда? — резко спросила она, когда комиссар тайной полиции вошёл в камеру и направился к своему столу. Если она и была напугана происходящим, то вида не показывала. Неотрывно она следила за тем, как Марк сел и выставил перед собой три бутылочки из зелёного стекла.

— Вы обвиняетесь в убийстве Мориса Дюшарма, — ответил он, взглянув на неё. — Потому что именно вы отравили его цикутой и не позволили слугам позвать лекаря и оказать ему какую-либо помощь.

— Это ложь! — воскликнула она. — Я не убивала его.

— Но это вы принесли ему отравленную еду. Вскрытие подтвердило, что он был отравлен цикутой, подмешанной в то самое блюдо, которое вы сами взяли на кухне и подали ему в спальне. Кто ещё мог это сделать?

— Кто угодно! — она передёрнула плечами. — Горничные, кухарка, моя камеристка!

— Зачем им это?

— Возможно, он соблазнил кого-то из них, или нескольких! — она криво усмехнулась. — Он не в состоянии был пропустить ни одну юбку, попавшуюся ему на глаза!

— Я не думаю, что это кто-то из слуг. Взгляните на эти бутылочки. Вот эти две найдены в вашей комнате, а вовсе не у кухарки или горничной. В них содержится вытяжка цикуты. Вот в этой, — он положил указательный палец на пробку склянки, — слабый раствор того же яда, точно такой же, какой до этого содержался здесь, — он указал на третью бутылочку. — Из неё он попал в вино некого Леонара Бернье перед его дуэлью с Жеральдиной де Ренси. Отравление сделало его неспособным защищаться, и он погиб от её меча. Вот из этой склянки такой же слабый раствор цикуты попал в пищу Мориса Дюшарма во время вашего примирительного ужина перед его дуэлью с той же дамой. У него были те же симптомы, что и у Бернье, но он выжил, и даже пошёл на поправку. Однако вскоре появилась вот эта бутылочка с ядом, который и убил его прошлым вечером. Я знаю, откуда взялись все эти склянки: из дома Жеральдины де Ренси. Её подруга Доротея де Мелантен передавала их тем, кто мог добавить отраву в еду соперникам Жеральдины. Зачем? Чтоб проще было их убить. И если Бернье погиб из-за собственной глупости, то причиной смерти Мориса Дюшарма стало ваше желание избавиться от него. Вы договорились о том, что Жеральдина вызовет и убьёт его, и даже помогли ей, подмешав ему в еду слабый раствор цикуты, который вкусом так напоминает невинную петрушку или морковь. Он ничего не заметил, и на следующее утро отправился на свой поединок, но, к вашему разочарованию, не умер. Потому вы кинулись на улицу Монтегю к Доротее де Мелантен. И она дала вам сильный яд, который вы, не колеблясь, добавили в любимое блюдо вашего супруга. Вы хотели утаить это всё от слуг, даже отослали из дома его верного лакея, но нежданное появление в спальне камеристки спутало все ваши планы. На её крики сбежались слуги, но не смогли вам помешать, потому что вы уже давно запугали их. Однако теперь, когда они поняли, что могут больше не бояться вашего гнева, они стали очень разговорчивы и при этом откровенны.