Оставалось только одно: призвать все вернувшиеся на данный момент способности и войти в самую глубокую из доступных концентраций. Нужно опустошить себя, наполнить себя пустотой. Нужно стать абсолютно пустым, бездонным, чтобы сила верховного божества не затопила сердце до краев и не разрушила его.

— Не утруждай себя избыточным поклонением, которое пристало простым смертным, — без всякого выражения произнес Илиирэ, посмотрев на него долгим взглядом. Небожитель нанизывал слова так, как нанизывают полновесные бусины на нить священных четок. — Мы разрешаем тебе стоять в нашем присутствии, а значит, в наших глазах ты по-прежнему верховный жрец и наш наместник на этих землях. Твоими устами боги произносят свою волю, а значит, твое место высоко. Мы ведь не похожи на нашего необузданного брата, одержимого властолюбием, жаждавшего лишь одного — утвердить в земном мире свое единоличное господство. Он обращался со всеми вами, как с рабами. Но мы проявляем великодушие, не так ли, Красный Феникс Лианора?

Сейчас, как и в тот приснопамятный день, когда на храм Закатного Солнца снизошел благодатный огонь, пресветлый владыка Надмирья Илиирэ возвышался над ним в поистине беспредельном великолепии. Серебряные одеяния, расшитые сложными витыми узорами, слегка покачивались: верховный бог величаво парил в воздухе, совсем немного приподнимаясь над полом. Элирий припомнил, что его Второй ученик от рождения также обладал этой божественной способностью, однако редко пользовался ею, предпочитая крепко стоять на ногах.

Повинуясь желанию верховного божества, Элирий обратился мыслями к образу Денницы, падшего темного бога. По натуре они с братом и вправду значительно отличались друг от друга…

Каждое слово Инайрэ было тяжеловесно, каждое слово острием клинка метило точно в сердце, заставляя трепетать от ужаса и подобострастия, а если нужно, то и от боли.

Голос Илиирэ же просто тек, широко и вольготно, заполняя собою все, и в нем так легко, так сладостно было захлебнуться и утонуть, отдав владыке свое сердце добровольно.

Или почти добровольно.

— Все именно так, как говорит пресветлый владыка миров, — с чувством подтвердил Элирий, на сей раз предусмотрительно воздержавшись от поклона — тот не был угоден божеству. — Милосердие, великодушие и доброта управителя богов переполняют мое сердце благодарностью и любовью.

Пригвожденный к месту серебряной стрелою взгляда, Элирий стоял, не в силах пошевелиться. Изнемогая от столь близкого присутствия демиурга, он замер на самой границе экстаза, готовый провалиться в него в любое мгновение, и только крепость собственной воли и снисходительность благоволящего ему пресветлого владыки миров удерживали его в рамках достоинства. Малейшее движение мысли Илиирэ — и он потеряет себя, обратится в ничто… будет биться у ног верховного божества, дрожать в конвульсиях и заходиться в мучительно-сладком религиозном исступлении, пока от личности его совсем ничего не останется… Как сильный менталист, Элирий и сам умел проделывать подобное. Но оглушающая сила Илиирэ превосходила все мыслимые пределы… это была сила, которой невозможно противостоять. Сопротивление — глупая попытка уцепиться за воздух, падая в бездонную пропасть. Нет, нет, никакого сопротивления. Даже великий темный бог Инайрэ проиграл в противостоянии с извечным властителем Надмирья.

Правда, Илиирэ тогда поддерживали сотни могущественных карающих божеств, а Инайрэ — только смертные чародеи Лианора. Говорят, души самых верных из них также были запечатаны в камне вместе с душою своего хозяина.

Сейчас, как и в те далекие времена, у Красного Феникса имелись обязательства по отношению к высшим небожителям, под покровительством которых он находится. Из таких, как он, боги всегда ковали оружие. Такова была его роль и предназначение в мире. Такова была его судьба — вспыхнуть и, если потребуется, сгореть в пламени божественной воли, исполняя свой долг.

Да, в смертных землях жрецы обладают великой властью, но взамен лишены воли. Верховные жрецы храмов распоряжаются всеми жизнями — за исключением собственных. Они лишь вместилище воли вечных, глашатаи их приказов, клинки в их руках.

— После неудачи с Лианором небожители приняли решение не вмешиваться прямо в дела проявленного земного мира и не являться смертным в зримых ипостасях, — безупречно ровным голосом продолжил Илиирэ. — Однако скверна, пустившая корни на острове блаженства, оказалась живуча и распространилась на весь Материк. Искоренить ее полностью не удалось, и это огорчает нас. Я даровал тебе свое благословение, дабы ты вернул Материку благоденствие прежних дней и восстановил почитание богов Надмирья в том виде, в каком мне угодно.

Красный Феникс вздрогнул. Илиирэ имел обыкновение говорить о себе во множественном числе, и внезапный переход на единственное ошарашивал, рождая в душе тревогу. Должно быть, это маленькое отступление от привычного слога было призвано заострить внимание и особо выделить нужную мысль, чтобы ее точно заметили и уяснили.

— Что же мы видим в итоге? Смертные вновь отреклись от достойного служения и возобновили на Материке пагубные традиции Черного Лианора. Мы начинаем думать, что человеческий род безнадежен и не заслуживает искупления. Возможно, твое пришествие в мир сможет покачнуть чаши весов и восстановить баланс. Мы помним тебя как нашего преданного слугу, ни разу не запятнавшего себя запрещенными темными практиками.

Илиирэ говорил негромко и мягко, но от сказанного Элирий невольно похолодел. И причина не только в том, что по сердцу резануло скупое «неудача» в отношении главной трагедии всей его долгой жизни. Слова верховного божества прозвучали как неизбежность. По сути, только что ему был зачитан суровый обвинительный приговор вкупе с упреком в том, что он не оправдал надежд, оказался недостоин благословения небожителей. И это еще пресветлый владыка миров соблаговолил не заострять внимание, что как раз из-за оплошности его избранного жреца Триумфатором в Ром-Белиате стала Ишерхэ, безумная дочь падшего бога.