Как оказалось, после убийства Черняева его секретарша никуда не ушла, а осталась работать на том же месте, только теперь у неё был новый начальник. Лишь сейчас я обратил на неё внимание. Элеонора была вполне симпатичной девушкой примерно моего возраста. Если бы не её вечно задумчивое выражение лица и полное погружение в рабочий процесс, она выглядела бы ещё младше. Можно бы пригласить её на чашечку кофе после работы, но букет роз, стоявший в вазе на столе, красноречиво намекал на наличие поклонника. Я попытался отвлечь её хоть ненадолго безобидной шуткой, чтобы вывести из рабочего транса, но девушка меня попросту проигнорировала, поэтому пришлось переходить к делу, пока она не выставила меня за дверь.

— Нет, ничего необычного я не припоминаю, — ответила Эля, когда я попросил её вспомнить хоть какие-нибудь странные детали, предшествующие гибели заведующего. — Знаете, такие вещи хочется поскорее забыть, чем помнить о них и содрогаться от ужаса при каждом воспоминании. Хотя, вспомнила! Борис Николаевич просил меня отправить письмо, но я совершенно забыла это сделать.

Девушка подскочила с места, бросилась к шкафу и достала конверт, словно хотела убедиться, что он на месте, а затем убрала его обратно.

— Простите, а я могу на него взглянуть?

— Не думаю, — покачала девушка головой. — Мне кажется, лучше передать его в полицию, или службе имперской безопасности.

Ну, да! Если оно попадёт в руки Мадьярову, мне никогда не узнать что там такого в неотправленном письме. Я поднялся со стула и сделал вид, что пытаюсь пропустить девушку, а сам локтем задел вазу, которая со звоном упала на пол и разбилась.

— Прошу прощения! — выпалил я и присел рядом, собирая руками осколки.

— Осторожнее, вы можете порезаться! — заволновалась Эля.

— Ничего, будет мне уроком как задевать чужие вазы. И потом, я ведь целитель, так что как-нибудь заживлю порезы.

— Не занимайтесь глупостями! — строго произнесла она. — Сейчас я принесу веник и совок.

Девушка выскочила в коридор, а я молнией бросился к шкафу, схватил письмо и спрятал его во внутреннем кармане пиджака. Я успел закрыть дверцу ровно в тот момент, когда девушка вернулась обратно. Неужели так быстро успела найти веник?

— Знаете что, выйдите ненадолго, пока я схожу к уборщице. У меня там куча документов лежит, да и правила требуют, чтобы в кабинете не оставалось посторонних, а вы…

— Как раз и являюсь тем самым посторонним, — согласно закивал я. — Не волнуйтесь, я всё понимаю.

Было немного неудобно, но как только Эля умчалась искать уборщицу, я направился к выходу. Не хватало, чтобы она вернулась и обнаружила пропажу письма до того, как я уйду, поэтому исправлять последствия своей наигранной неуклюжести я не стал.

Плюхнувшись на заднее сидение машины, я аккуратно надорвал конверт и выудил оттуда сложенный вдвое листок бумаги.

«Дмитрий, я принял решение выйти из игры. В ближайшее время закончу свои дела, и исчезну из Яра-на-Светлице, чтобы не доставлять вам хлопот. За последнюю операцию денег не возьму, считайте, что это моя благодарность за щедрую оплату наших с Виктором Степановичем исследований. О самочувствии не волнуйтесь, воспаление скоро пройдёт, и вы сможете начать жизнь с чистого листа»

Письмо было написано после смерти Потехина, чего Борис Николаевич не мог не знать. Выходит, он знал, что настоящий Потехин выжил, или совершенно не интересовался новостями. Но более всего меня заинтересовала последняя строчка. Что он имел в виду, когда говорил о воспалении и жизни с чистого листа?

Я машинально перевернул конверт и прочёл адрес: город Дубровск, улица Зодчего, дом один. Интересно, и что же находится по этому адресу? Когда мы вернулись в город, я намеренно попросил Рому проехать по этой улице и с удивлением обнаружил по указанному на конверте адресу главный офис строительной фирмы «Абсолют», которой теперь владел Анатолий Потехин, отец Дмитрия. Ещё одно доказательство того, что Черняев был связан с Потехиным. Выходит, Дмитрий Анатольевич был ранен, либо перенёс серьёзную операцию. Нужно иметь в виду.

Любопытно, а связан ли как-то Анатолий Потехин с делами Серого Кардинала? Я вспомнил слова Анненкова, которые он произнёс о Вельских. В роду Владислава Гавриловича десятки родственников. Что, если Дмитрий Потехин — всего лишь винтик в системе, которая затрагивает весь род Потехиных, а я гоняюсь всего лишь за хвостом хищника, не замечая его когти и острые клыки?

Я спрятал письмо во внутренний карман пиджака и решил сообщить о нём Мадьярову. Своё любопытство я удовлетворил, письмо теперь не представляет для мня ценности, а у имперских ищеек оно будет в большей безопасности, как улика. Оставлять письмо у себя я не решился ещё и по той причине, что секретарша могла поднять тревогу, заметив исчезновение. Не хватало, чтобы Мадьяров начал подозревать меня в том, что я пытаюсь укрыть от следствия какую-то важную информацию.

В Дубровск мы успели вернуться всего за пару часов до начала приёма. Пётр с Риной были уже в кабинете и мило ворковали, взявшись за руки. Пришлось напомнить друзьям, что здесь они находятся на рабочем месте и должны вести себя соответствующе, а отношения придётся придержать до момента, когда они окажутся за пределами кабинета.

Ситуация с влюблённой парочкой живо перенесла меня к воспоминаниям о Софии. А потом начался приём, и мне было уже не до посторонних мыслей. Чтобы избежать ошибок, нужна максимальная концентрация. В этот момент отрешаешься от всех проблем и думаешь только о пациенте и его проблеме. К счастью, этому учили ещё в академии, да и с прошлой жизни я успел набраться опыта.