— Чё тебе надо?

— После вчерашнего всё изменилось, Мотя.

Он дёрнулся. Видать такой вариант имени ему не нравился, а Катя его так называла.

— Ты очень плохо поступил вчера, — усмехнулся я. — И теперь я тебе ничего не должен.

— Чё ты сказал?! — воскликнул он и попытался вскочить, но я прижал его к полу ногой.

— Тихо. Я сказал, что хер тебе, а не лавэ, ясно? Теперь с тебя самого бы бабки взять. Я ведь буду долго лечиться, восстанавливаться, понимаешь? А на это нужны деньги. Да вот только поганые бабки твои нормальному человеку даже в руку взять противно.

— Ты попутал? — зарычал он и попытался сбросить мою ногу, но я не позволил.

Я надавил сильнее и направил указательный палец ему в лицо.

— Приберись здесь, — сказал я. — И больше не хулигань.

После этого я спокойно и медленно вышел из кухни и двинул в сторону выхода. Того, что Мэт снова нападёт, я не опасался. Он был обескуражен и не мог ещё осознать, что потерпел поражение в противоборстве с тем, кого безнаказанно третировал долгое время. А вчера вообще чуть не убил.

Катя лежала на диване в гостиной и храпела. Негромко, но вполне уверенно. Я на мгновенье остановился, глядя на неё, но потом махнул рукой и покинул этот прекрасный гостеприимный дом.

В груди саднило. И голова разболелась. И вообще, хреновый получился визит, безрадостный.

Кукуша отвёз меня в город.

— Меня не ищи, — кивнул я, когда мы вернулись к бане, — я тебя сам найду.

Так говорили бандиты в советских фильмах, и я просто хотел немного разрядить обстановку, но Кукуша воспринял это всерьёз.

— Лады, — ответил он, и я едва сдержался, чтобы не засмеяться. — Слушай Серый, я тебе кое-что отдать хочу. Мне от Бешеного досталось. А сейчас… а сейчас, может и тебе сгодится.

— И что же это такое? — поднял я брови, догадываясь, о чём он может говорить.

— Поехали, сам увидишь. У меня хата тут, неподалёку.

Кукуша жил в двушке на Орджоникидзе, в пяти минутах от бани пешком. Но поехали мы на тачке, потому что его комплекция не способствовала пешим прогулкам.

— А ты у врача наблюдаешься? — спросил я.

— У какого ещё врача? — нахмурился он.

— Ну, у кардиолога, например.

— Чё? Ну… да, есть такое дело…

— А он тебе не говорил, что надо пешком побольше ходить?

— Ты чё, зачем? Я в бане парюсь каждую неделю. Мне не обязательно.

— Кукуша, не гневи Всевышнего. В баню он ходит. Гулять надо.

— Слышь, Бешеный номер два, чё наезжаешь-то? Когда мне гулять-то?

— Ну уж найди время.

Жил он на втором этаже и весь взмок, пока дошёл по лестнице до своей квартиры.

— Заходи, — кивнул он, — открывая дверь.

Подвоха я не ожидал. Не мог допустить мысли, чтобы Кукуша предал память о Бешеном. Я ведь уже сталкивался с предательством, причём, последний раз совсем недавно, но этому простому и не многомудрому Кукуше верил.

Возможно, это было глупо или наивно, но превращаться в мудака, который в каждом подозревает только дурное, мне не улыбалось. Поэтому я смело перешагнул через порог его квартиры.

Никитос мне сто раз говорил, что так нельзя.

— Все люди подлые твари, — сказал он мне всего-то несколько дней назад, когда уже знал все расклады. — Ты же мент, Серёга. Ты это должен лучше других знать. Погоришь ты через свою доверчивость. Все люди подлые твари. Запомни. Вообще все.

— И ты тоже? — спросил тогда я.

Он плюнул в сердцах и вышел из кабинета, ничего не ответив…

— Вот так и живём, — вырвал меня из воспоминаний Кукуша.

— Неплохо, — кивнул я. — Козырная хата, в самом центре. Женской руки только не хватает.

Квартира давно не знала ремонта. Мебель была допотопной, стариковской. Ощущение складывалось такое, будто хозяин давно махнул на себя рукой и просто доживал оставшиеся ему годы. А ведь он был не старым, ещё и пятидесяти не исполнилось.

— Да какой женской, — заколыхался Кукуша от смеха, впервые, кажется расслабившись за сегодня. — Опять ты за своё. Пивас будешь?

— Пиво? — удивился я. — Нет, спасибо.

— Ну да… ну да… Вот, короче. Смотри.

Он подошёл к большому полированному шифоньеру и открыл дверь. Достал плечики, одежда на которых была заботливо завёрнута в старый пододеяльник, служивший чехлом. Я усмехнулся. Ну как вот не верить этому сентиментальному толстяку, тридцать лет хранящему мой подарок?