– Ничего, мистер Кейн, – повторил он, и Кейн отвесил ему подзатыльник.

Куиллиам никому не стал рассказывать, что мистер Кейн ударил его, но кто-то, должно быть, сделал это за него, потому что мальчишки внезапно пришли в ужас. Как и Мурдо с Куиллом, до этого они шутили над тем, в чём будут исповедоваться, и говорили: «Он в зубах ковырялся. Он мне в ухо храпел». Теперь им грозило насилие. Всем стало не до смеха.

Жители Сент-Килды – люди кроткие, Куилл знал об этом, потому что Мурдина ему так сказала: «До чего вы приятные, кроткие люди: сидите на своём острове-королевстве, весёлые, как дрозды». Вот что она ему сказала.

– Если Кейн ударит меня, я убью его! – выпалил Лаклан.

Остальные уставились на него – лицо красное от ярости, зубы оскалены, как у пса.

– Не здесь. Не здесь. Не здесь, пусть попробует! Пусть только хоть кто попробует! Не здесь!

И Лаклан оглядел других мальчишек так, словно он-то считал Стак своей тихой гаванью, как вдруг обнаружил, что ему угрожает мужчина с кулаками.

Дни недели казались важными, и не только для того, чтобы знать, когда наступит воскресенье или очередной день исповеди. Чем четверг отличался от вторника? Мальчишки ели одну и ту же еду, делали одну и ту же работу, думали одни и те же мысли. И всё же продолжали бесконечно спрашивать: «Какой нынче день, Куилл?», «Сегодня пятница, Куилл?», «Сегодня понедельник?». Дни недели – это всё равно что спускаться по скале и наощупь искать, на что бы опереться ногой дальше. Если опоры никак не находится, как ни стараешься её нащупать, это может лишить мужества.

Но почему они вечно спрашивали именно его? Раздражительность поразила всех, как вспышка стригущего лишая, и Куилла – не меньше остальных. Из носа у него беспрестанно текло, отчего на верхней губе выскочили безобразные болячки. И всё же шмыганье Калума или очередной вопрос кого-нибудь из мальчишек «Какой сегодня день, Куилл?» были куда хуже: они капали ему на нервы, как кипяток. Куилл глубоко вдохнул, нашёл острый камень и начал выцарапывать над своим спальным местом календарь. Он наобум решил, что сейчас октябрь.

Донал Дон тоже кое-что нацарапал – изображение плота, который он строил. Как построить плот на скалистом пике, где не растёт ничего крупнее лишайников да морских блюдечек? Приходится надеяться, что материалы предоставит море. Море много чего приносит: смытый с кораблей груз, например. Обломки бедствия. Не нужно задумываться над ними слишком сильно, иначе разболится душа, но иногда где-то далеко в открытом море волна ударяется о корабль и смывает за борт корзины, бочки и ящики, а иногда даже мачту.

А иногда людей.

Немало лодок бегут от штормов к Сент-Килде и оказываются в заливе Виллидж-Бэй на Хирте или с подветренной стороны Стаков. Но некоторых подхватывает бурное течение и бросает на скалы, и лодки крошатся, как овсяные лепёшки. Или они застревают среди камней, и море потихоньку терзает их – доска за килем, за палубой, за человеком…

Как бы то ни было, древесину тоже постоянно приносит. Волны много лет могут швырять доску по океанам, прежде чем прибьют её к берегу, а следующий же шторм может вновь забрать её. Но жители Килды собирают плавник, как собирают всё остальное – водоросли, моллюсков, птичьи яйца…

Вот так и вышло, что Донал Дон начал строить плот. Он велел мальчишкам выглядывать, не вынесла ли вода чего, а потом сам спускался и вытаскивал это на берег: кусок плавника, обломок бочки, часть киля, плетёную вершу для омаров. В Нижней Хижине теперь было свалено разное добро, которое никто не мог распознать, но все знали только, что оно к ним приплыло и может поплыть вновь. Мистер Дон попросил Куилла выдёргивать из плавника старые гвозди, надеясь, что их можно будет использовать заново – собрать с их помощью плот, когда придёт время… Он хотел переправиться на Боререй. Такой способ он избрал, чтобы заниматься чем-то кроме ожидания.

Как-то раз во время своего пребывания на Хирте Мурдина Галлоуэй сказала, что на сегодня она поучила мальчишек достаточно – теперь пусть они её чему-нибудь научат. Так что они научили её плести из соломы корзины для яиц – потому что, взбираясь по каменным уступам собирать яйца, они не могли держать добычу в руках.

– У вас всегда заняты руки, – сказала Мурдина. – Я это заметила. Если вы не вяжете сети, то ткёте, или плетёте из конского волоса, или чините верёвки, или ощипываете птиц. Мне это нравится. Я тоже хочу быть занятой каждый миг своей жизни и не потратить впустую ни секундочки… кроме тех случаев, когда сплю, конечно, – добавила она и рассмеялась. И Куиллиаму отчего-то пришла в голову мысль, что если ему что-то и хочется увидеть перед смертью – так это сонное лицо Мурдины Галлоуэй, лежащей на подушке из перьев, которые он собрал сам.