Спрятавшись в хижине, расчищаю уголок и, укутавшись в чужой плащ, засыпаю. Правда, среди ночи меня будят ржание коней, грубые мужские голоса, лязг металла и девичий крик.

Встрепенувшись, пару секунд верчу головой, вспоминая, где я нахожусь, и пытаясь понять, откуда идёт опасность. Очередной крик дёргает за невидимые нити души. Вскочив, выбегаю из укрытия. Туман стелется по земле. Моя кобылка нервно фыркает и бьёт копытами. Будто чувствует беду.

Схватив под уздцы, глажу по носу. Успокаиваю тихим голосом. Прошу довериться мне. Лошадь смиренно опускает голову. Тяну её за собой и медленно продвигаюсь на звуки, но не выхожу на тракт.

По нервам бьют крики. Мужские, хриплые, срывающиеся от страха. Грохот повозок, лязг железа, ржания коней. И отчаянные женские вопли.

Запах гари и крови тянется по тракту. Дорога впереди перекрыта: обоз встал, телеги разбросаны, лошади бестолково мечутся. Рядом крики, удары, мужской хрип, женский всхлип.

Одна из телег горит, вторая валяется на боку. А вот обзор на третью закрыт разбойниками. Возле неё идёт отчаянная борьба.

Обхожу эту заварушку и, оставив лошадку пастись недалеко, медленно иду на помощь. На дороге лежит один. Другой, раненый, пытается встать, хватаясь за колесо.

Сбоку за сгоревшей бочкой валяется кучер. Лицо серое, губы сжаты от боли. Его живот распорола сабля, и рана пульсирует. Быстро добравшись, прижимаю ладони к его телу, вызывая свет. Он выходит неохотно, слабо. Будто нехотя.

— Потерпи, — шепчу я.

Ткань рубахи слипается от крови, но под ладонями рана затягивается. Оставив кучера, иду, согнувшись, дальше. По дороге останавливаюсь перед лошадью, что бьётся в агонии. Стрела вошла прямо в шею животного. Дёргаю наконечник и посылаю силу.

Добираюсь до второго кучера, но он уже мёртв. Мне больно даже смотреть на него. Зажмурившись, отступаю за поваленную повозку и добираюсь до того, который пытался встать. Он всем телом вздрагивает и удивлённо смотрит, не веря собственным глазам. Прижимаю палец к губам. Кивает.

Быстро осматриваю. Видимых повреждений нет, лишь нога сломана, жить будет. Оставив его, на коленях добираюсь до самого первого. Он стонет, кровь хлещет будто ото всюду. Пытаюсь нащупать рану, но на моём плече смыкаются чужие пальцы и меня вздёргивают, словно пушинку.

— Глянь-ка, Вар, кого я нашёл! — улыбается кривыми зубами и алчными глазами шарит по моему слишком закрытому наряду.

— Веди её к этой, — приказывает главарь.

Меня грубо подталкивают к девушке, что старается укрыться от взглядов и трепыхается в руках разбойников. Главарь бесцеремонно лапает её. Схватив за подбородок, голову крутит, оценивает со всех сторон. Улыбается мерзко.

— Мелковата ты для меня, — выдаёт многозначительно.

— Отпустите, — хнычет с надеждой.

— Отпускаю, — издевательски машет рукой.

Разбойники разжимают клешни, и девушка пару секунд неверяще таращится почему-то на меня. Но потом подхватывает юбки и бежит. Только далеко не убегает. Её ловят через три-четыре метра.

— Поймал. Моя! — скабрезно выдаёт один из этих бандитов. И начинает в буквальном смысле рвать её платье.

— Отпустите её! — кричу дёргаясь. — Не трогайте её. Возьмите товар. Золото. Уходите. Не гневите богиню.

— О, верующая, попалась! — хмыкает главарь.

— У тебя кровь на плече. Я могу вылечить и вы нас отпустите, — подбородком указываю на алое пятно.

— Лекарка? Ха! Баба с мозгами хуже яда. Посмотрим, как ты себя вылечишь, после того как они тебя оприходуют, — кивает в сторону троицы за спиной.

— Мы будем нежными, — обещает один из них, с повязкой вместо одного глаза, шаря по телу грязными ручищами.

Дёргаюсь, но меня перехватывают за волосы. Он наматывает на кулак и тянет, заставляя запрокинуть голову. Второй, со шрамом на пол-лица, подбирается с другого бока и болезненно сжимает грудь.

— С такими формами тебе бы в борделе работать, — скалится ещё один, с кривыми зубами, заламывая руки за спиной.

Мне страшно. Жутко. В животе холод, ноги ватные. Но я не кричу. Только молюсь. Про себя, мысленно. К Наит обращаюсь. В неё верит Ната. О ней говорил Рома. И в деревне считали, что она послала меня.

Зловонный запах гниющих зубов бьёт по обонянию. Бандит к лицу склоняется. Распахиваю глаза, смотрю пристально, не давая волю слезам и мольбам, не показывая страх, что сковывает внутренности. И, вздрогнув, жмурюсь от окативших капель крови. Выпущенная чьей-то умелой рукой стрела попадает прямо в висок разбойника. Мёртвый глаз одноглазого удивлённо таращится на меня. А в следующий миг из леса, словно порыв ветра, вылетает фигура.