И тут дверь каптерки скрипнула. На фоне тусклой лампы силуэт — аккуратная фигура в халате, волосы — вдвое заколотые шпилькой, на груди — аккуратный кармашек с ручкой и чашка в руке. Из чашки валил пар.

— «А я вот думаю — всё-таки зашёл ты не просто так ко мне сегодня, ефрейтор. Гляди-ка, потный, пылающий, глаза бешеные…»

Я замер, как олень перед фарами.

— «Я… тренировался… Плоть… подавлял…»

Она подошла ближе, поставила чашку на лавку рядом со мной. Присела, поправила подол халата — как-то уж подозрительно близко. В глазах плясал огонёк, не медицинский.

— «Чай с мятой. Успокаивает нервы и мужскую резкость. Но если хочешь — могу сделать сбор „от желания и до греха“. Есть такой у бабушки в Гродно. Говорят, только уши краснеют, всё остальное — спокойно».

Я фыркнул, но смеяться не стал — энергия была на нуле, а мозг орал: «опасная женщина!»

— «Знаешь, Константин Витальевич… Ты когда штангу тянешь, у тебя лицо как у космонавта. Или у поэта перед первым поцелуем. Мне, старой тётке, такого не хватает.»

Я на автомате:

— «Вы не старая, Инна Ивановна. Вы как хорошая боевая машина — ухоженная, заводская комплектация, а по бронированию — даже лейтенант не пробьёт.»

Она засмеялась. Так — по-настоящему. Смеялась — и краснела. Грудь под халатом приподнималась — так, что я опять вспомнил, почему вообще сюда пришёл.

— «Смотри, ефрейтор… А то дожмёшься. Я тебе и простыни сошью, и… запасную пижаму.»

Я потянулся к чаю. Она положила ладонь на мою — тёплую, уверенную, с аккуратным маникюром и женской прямотой.

— «Но не сегодня, герой. Отдохни. Плоть под контролем — но душу не замори. Женщины — они как калорийная еда: вовремя и в меру — на пользу. А если враз — ой, не вынесешь.»

И ушла. Я пил ее чай. Потом глянул в потолок. И сказал «Другу»:

— «Я не вывезу ещё один визит. У тебя там нет кнопки самоблокировки инстинктов?»

— «Есть. Но у тебя она отключена — ручной режим. Наслаждайся, органика.»

Я лежал на жёсткой койке с крахмальной простынёй и смотрел в потолок, где ползала тень от ветки за окном. Остальные спят или делают вид. В углу храпел сержант из артиллерии, вроде нормальный парень, но с голосом, как у волка с простудой.

А я — не спал. Не мог. Плоть — вроде под контролем. А вот воображение — как бешеный конь после мешка сахара.

Инна Ивановна… Чёрт, она ведь не просто красивая — она опасная. Как мина под снегом. Вроде проходишь мимо — а сердце уже дрожит, и шаг в сторону может закончиться взрывом гормонального фейерверка.

Женщина в белом халате — это ж не просто женщина. Это как спецназовец под прикрытием. Она знает, где тебе больно, как у тебя пульс, и в каком месте простыня сбилась под спиной. Она может одной фразой уложить тебя, а может — одним взглядом воскресить.

И у неё, между прочим, доступ к твоей истории болезни.

— «Друг…» — шепнул я в темноту.

— «Да, медик-инженер второго ранга?»

— «Ты можешь заблокировать мысли… ну, вот такие?»

— «Технически — могу. Но с какой стати? Это твой гормональный апгрейд. Не лишай себя радости быть человеком.»

Я вздохнул. Человеком… ага. Где-нибудь в Свободных Мирах кто-то наверняка сейчас ведёт протокол миссии. А тут я — представитель разумной космической цивилизации, мечтаю о тёплой груди в белом халате и паре пельменей на ночь.

— «Докладываю: тело адаптировано, нейронные связи стабильны, либидо — на пределе, срочно требуется… женское одобрение.»

Смешно? А ведь так и есть. И чем больше я пытался не думать об Инне Ивановне — тем чётче я её видел. Как поправляет халат. Как смотрит исподлобья. Как хмыкает — «Смотри, ефрейтор… дожмёшься».

Я зарылся лицом в подушку. Вскипела мысль: «Надо с утра попросить дежурство в прачечной. Или в пищеблоке. Куда угодно. Только подальше от… ее белого халата.»

Но где-то глубоко внутри, в моих искалеченных галактическим одиночеством мозгах, уже полыхал один короткий сигнал:

Инна Ивановна — это опасность.

Инна Ивановна — это цель.

Инна Ивановна — это… мать его, может быть, даже любовь.

Я вышел из палаты — постоял у окна, посмотрел, как в темноте бликует мокрый асфальт.

Пахло йодом, марганцовкой и тонким — совсем не больничным — запахом кофе.

На посту дежурной медсестры сидела Инна Ивановна. Свет от лампы делал её лицо мягче, волосы подсвечивал янтарём, а белый халат казался почти вечерним платьем.