Я сохранил файл, пометил как «для отложенного анализа», закрыл интерфейс.

— Ну что, Наталья Ароновна…

— Пятница у вас, видно, удалась.

В субботу утром, я как раз вытащил макет из шкафа и аккуратно расправил — ткань мягко упала, силуэт проявился, будто дышал.

В двери щелкнул открывающийся замок. Это могла быть только она. Инна вошла — свежая, немного растрёпанная после улицы, с лёгким румянцем.

— Ну что, зовёшь на примерку?

— А то.

— Готов?

— Не то слово.

Я протянул ей макет — белоснежный, из плотной ткани старых простыней, подогнанный по выкройке, гладкий, с дышащим швом на талии и мягкими плечами.

Она накинула его поверх платья. Я помог застегнуть пояс. Инна подошла к зеркалу. Смотрела молча. Это было долгое-долгое молчание, при полной задержки дыхания.

Я стоял чуть сбоку. Смотрел не в зеркало, а на неё. На то, как в ней сошлось всё — ее красота, мой стиль и модель, освещение…

Она повернулась.

— Ты…

Зависла. И только выдохнула:

— Я не ожидала, что макет может… так обнимать.

В этот момент я услышал сигнал «Друга».

Второй канал, отчёт от «Птички».

Я активировал в фоновом режиме — визуал отключён, только аудио:

— «На неделе один лох должен занести полтарушку…»

— «Полторы тысячи? За подключение?»

— «Да. На Пушкина.»

— «Ну вот и поедем с тобой на бархатный сезон в Пицунду. Или в Гагру. Как скажешь.»

— «Главное — чтобы не спрыгнул. А то запущу его в очередь назад. В 1991-й.»

Я закрыл канал. Без эмоций. Всё записано. Всё зафиксировано.

Инна развернулась ко мне:

— Плащ… будет лучше, чем я.

Я улыбнулся:

— Плащ — будет про тебя.

Она подошла ближе. Обняла меня одной рукой, второй — держала край макета, как будто боялась помять.

— Спасибо.

— Это только ткань. Кожа будет дышать. И жить с тобой.

Инна поправила пояс на макете, обернулась, поцеловала меня в щёку:

— Мне пора.

— Дежурство?

— До восьми. Потом — домой. Ты у мамы будешь сегодня?

— Сеанс назначен. Пунктуальность как у поезда Москва–Минск.

Она улыбнулась.

— Так и пойдешь в макете?

— Семен Семеныч… — она грациозно выпорхнула из него и ушла легко, с той самой походкой, в которой всё — уверенность, усталость, забота и огонь.

В квартиру Раисы Аркадьевны я зашёл тихо. Она была у окна, в своем кресле-кровати. Улыбнулась мне очень по доброму. Ее взгляд стал чище, светлее, ровнее.

— Ну что, доктор… с аппаратурой пришёл?

— Сегодня — особый режим.

Я включил мягкий свет.

Активировал «Ската» — микромассаж сосудов нижней части спины, капиллярный прогрев, электростимуляция диафрагмы, нейроуспокоение.

Пока она лежала с закрытыми глазами, «Друг» шептал мне в ухо:

— Улучшение по всем показателям.

— Иммунный ответ стабилен.

— Клеточное питание — на подъёме.

— Следующий шаг: начать легкую ЛФК, пассивные движения.

Я кивнул. Поставил мягкую музыку. Мама Инны уже дремала под пледом, я только поправил его и тихо сказал:

— Вы ещё пойдёте смотреть закат с лавочки в своём дворе.

Незадолго до прихода Инны, в 18:01 пришел доклад от «Птички».

Объект ГРИНШТЕЙН прибыла в парк им. Челюскинцев.

Контакт: неустановленный мужчина, возраст ориентировочно 45–50 лет.

Тема разговора:

— «Нина, я выбил тебе две на Пицунду. Тебе и твоему… спутнику. Но ты же понимаешь…»

— «Понимаю. Будет тебе Рига, будет тебе „Сигнет“, и даже кассетник из Венгрии»

— «Всё. Договорились. Только чтоб никто, нигде, ни звука»

Переговоры окончены в 18:23.

Ужин — ресторан «Журавінка», счет — оплачен мужчиной.

Наблюдение продолжается.

Когда Инна вошла в квартиру вечером, мама уже сидела, чуть откинувшись, и держала в руках книгу. Я в это время прилег отдохнуть во второй комнате.

— Мам… ты…

— Я сегодня обед варила. Сама.

— Сама?..

— Сама, — с огромным удовольствием она еще раз подтвердила, и улыбнулась.

Инна бросилась к ней, присела рядом, вцепилась за руку, как будто боялась поверить.