«Советские граждане живут в нищете и терроре».

Рассказывать советским гражданам, что они буквально голодают, дерутся между собой за последний кусок хлеба и скоро вообще скатятся до каннибализма — это сильно. Ну и истории о том, что «злой и страшный» КГБ ежедневно арестовывает буквально на улицах десятки тысяч человек, которые уезжают в неизвестном направлении и больше не возвращаются, тоже выглядели с этой стороны Атлантики достаточно смешно.

«Коммунизм — это религия зла».

СССР сравнивали с нацистской Германией, приписывали уничтожение «сотен миллионов» человек в стиле «половина страны сидит, половина охраняет». Поставленный между Советским Союзом и Третьим Рейхом знак равенства особо возмутил советских читателей, многие из которых еще помнили войну и те ужасы, которые принесли с запада такие вот «белокурые бестии с добрыми лицами».

«Советы контролируют мировые революции».

На фоне всего остального — особенно забавно это выглядело, когда параллельно на соседней странице шла новость о сотнях тысяч убитых американцами в Персидском заливе арабов, — данное утверждение прошло практически незамеченным, хоть и было, откровенно говоря, гораздо дальше от истины, чем советскому руководству бы хотелось.

Статья оказалась настолько резонансной — даже жаль, что амеры не каждую неделю подобную чушь выпускают, хоть садись и сам придумывай что-то подобное собственными силами, — что редакцию журнала завалили возмущенными письмами граждане. Пришлось ее перепечатывать в «Известиях» с дополнительными пояснениями и «экспертными оценками». Кто-то даже предлагал подать на американский журнал в суд, но дело это было очевидно бесперспективным, поэтому потихоньку сошло на нет, лишь оставив в глубине души советских граждан ощущение, как будто туда жидко нагадили. Впрочем, именно так оно и было, и именно такого результата мы и добивались.

Короче говоря, подобный же подход я хотел внедрить и в литературе. Не убирать очевидно клюквенные антикоммунистические моменты, а наоборот — выпячивать их. Пусть советские люди поймут, что их на западе на самом деле считают не вторым и не третьим, а скорее пятым сортом. Глядишь, мозги встанут на место.

— Михаил Сергеевич, — вырвал меня из задумчивости местный начальник. — Давайте в актовый зал пройдем, там уже сотрудники собрались, только вас ждут.

— Ну что ж, давайте, для того и приехал, — я с определенным сожалением отложил в сторону томик Кларка и последовал за своим провожатым. Бросить все, уехать в Ялту, лежать у моря, пить ром с — за неимением кока-колы — яблочным соком и читать фантастику, а не вот это вот все…

Встреча с сотрудниками издательства могла бы так и остаться очередным протокольным междусобойчиком. Сколько их же было за этот год? Не один десяток. Подробности большей части таких мероприятий стираются из памяти едва ли не на следующий день. Вот они есть, а вот их уже нет.

Я как обычно вышел на небольшую «сцену» — актовый зал издательства больше напоминал большую школьную аудиторию размерами, все же не на завод-гигант приехал, другие масштабы, — поздоровался, толкнул речь насчет изменений в госполитике, насчет того, что правительство уделяет значительное внимание в том числе и такому жанру, как фантастика, что, мол, уметь мечтать о будущем, а не только смотреть под ноги и думать о хлебе насущном, — это тоже важный навык.

— А вы сами, товарищ Горбачев, что читаете? — раздался из зала вопрос, когда я выдохся и предложил перейти от монолога к диалогу.

— Я фантастику уважаю, однако, честно говоря, за последний год фактически не прочитал ни одной художественной книги. Верите, нет, товарищи, просто не хватает времени. Работать приходится практически без выходных и даже в отпуск в прошлом году не сходил, нарушая все требования КЗоТа. То одно, то другое, какой-то текст перед глазами постоянно, но вот именно на художественную литературу нет ни сил, ни времени, — я с улыбкой на лице повернул голову к задавшему вопрос и неожиданно понял, что его лицо мне знакомо. Да и голос тоже, интонации, правда, непривычные во многом, но это как раз понятно.

Передо мной всего в десятке метров стоял Жириновский. Собственной персоной. Еще молодой, но уже вполне узнаваемый. Видимо, местный директор заметил какую-то тень заинтересованности в моем взгляде, поэтому тут же встрял в диалог и пояснил:

— Это наш руководитель юротдела, Жириновский Владимир Вольфович.

(Жириновский В. В.)

Да уж, свела судьба с еще одним интересным кадром.

Мысль мгновенно унеслась дальше. Жириновский всегда занимал свою достаточно узкую, но стабильную «экологическую нишу» оппозиции справа. Пока в СССР никакой «общественно-политической» жизни просто не существовало, однако вариант с необходимостью перепрыгнуть из кресла генсека в кресло президента Союза я в голове держал постоянно. КПСС — структура сложная. Гарантировать, что там не созреет заговор, как против Хрущева в 1963 году, я не мог совершенно точно. Даже среди моих сторонников «партия реформаторов», считающая мои действия недостаточными, имела немалое влияние. Пока между группировками — реформистов и консерваторов, русских и нацменов, условных силовиков, красных директоров и экономистов — все они составляли рваное лоскутное политическое поле, причудливо перемешиваясь друг с другом. Один и тот же человек мог легко состоять в нескольких разных «фракциях», как бы не любили это слово в КПСС. Пока удавалось лавировать, но уверенности, что так будет и дальше, честно говоря, не было.