— Да вот понимаете, чем-то вы мне симпатичны. Импонируете, так сказать. Может быть, вашей честностью или тем, что не пытаетесь мне лгать и выдавать желаемое за действительное.

Я не выдержал напряжения и прыснул от неожиданности такого поворота в разговоре. Контраст между угрозами и внезапно проявленной симпатией показался мне комичным.

— Слова-то какие знаете! — не удержался я от легкой насмешки. — «Импонируете»… Где только научились?

Тот отмахнулся с усмешкой, явно не обидевшись на мою реплику:

— С такими, как вы, пообщаешься, и не такие словечки подхватишь, — фыркнул он с явным весельем. — Попаданцы, временные странники — народ образованный, культурный. Поневоле словарный запас расширяется.

Затем его лицо снова стало серьезным:

— Но я очень надеюсь, что вы меня правильно поняли и услышали. И сейчас, когда мы расстаемся, мы расстаемся не как враги, а как люди, которые понимают друг друга. По крайней мере, я на это рассчитываю. Только помните — каждый ваш шаг будет известен. И если вы попытаетесь сбежать или, не дай Бог, передать кому-то свои знания…

Он не договорил, но смысл был ясен. Между нами снова повисла тишина, тяжелая и многозначительная.

— Помните наш разговор. И будьте осторожны — время сейчас такое, что одно неосторожное слово может стоить не только вам жизни, но и изменить судьбу целых народов.

— И еще одно. Если вдруг передумаете и захотите поделиться своими знаниями во благо Отечества — обращайтесь только ко мне. Никому больше не доверяйте. Слишком многие готовы использовать такую информацию в корыстных целях.

Я просто кивнул, не став отвечать вслух.

— И да, еще одно, — добавил он. Голос звучал все так же спокойно, но в нем появилась какая-то металлическая нотка, которой раньше не было.

Он медленно повернул голову в мою сторону, и я увидел, как в его глазах мелькнуло что-то жесткое, непреклонное. Пауза затянулась — он словно взвешивал каждое слово, которое собирался произнести.

— В случае необходимости, — начал он, делая акцент на каждом слове, — государственной необходимости, мы будем вас привлекать к государевым делам с учетом ваших… — он на мгновение запнулся, подбирая формулировку, — знаний из вашего будущего.

Теперь он развернулся ко мне полностью, и я почувствовал, как его взгляд буквально пронизывает меня насквозь. В воздухе повисла тишина.

— Это не обсуждается, — добавил он с той же невозмутимостью, с какой говорят о погоде. — Имейте это в виду.

Я кивнул, стараясь не выдать своего волнения, но тут же, словно против воли, спросил:

— А если я откажусь?

Вопрос повис в воздухе. На лице собеседника появилась едва заметная, холодная улыбка — не злая, скорее снисходительная, как у взрослого, объясняющего ребенку очевидные вещи.

— Поймите, — сказал он тихо, но в его тоне прозвучала такая убежденность, что мне стало не по себе, — у вас не будет выбора.

Эти слова прозвучали не как угроза — скорее как констатация факта, как сообщение о том, что завтра взойдет солнце. Он развернулся и направился в сторону охранников, которые терпеливо его ждали.

Я же остался стоять на месте, провожая его взглядом и понимал, что моя жизнь только что изменилась окончательно и бесповоротно.

Я стоял ошарашенный беседой, которая только что состоялась с Иваном Дмитриевичем. Словно гром среди ясного неба — вот так можно было описать то, что на меня свалилось. Ноги будто ватными стали, а в висках стучало так, что казалось, вот-вот голова расколется.

Видел, как он неторопливо дошёл до своих охранников. Кивнул деревенским, сел в седло своего жеребца и медленно поехал прочь. Его спутники пристроились по бокам, и вся троица неспешно скрылась за поворотом лесной тропы. Только цокот копыт ещё долго доносился из чащи, да птицы переполошились на ветвях.

Какое-то время в голове царил настоящий хаос. Мысли скакали, как бешеные, одна другую перебивала. Оказывается, я далеко не первый попаданец в этом мире! Таких тут, по словам Ивана Дмитриевича, пруд пруди. Вон даже у самой Екатерины Великой есть личный эндокринолог из восьмидесятых — моего времени! Абсурд? Тот еще. Но выходит что реальность.

У них тут, получается, целый реестр попаданцев ведётся. И я теперь в этом реестре числюсь. Непонятно пока в качестве кого или чего — союзника, нейтрала или потенциальной угрозы, но Иван Дмитриевич дал ясно понять, что пока кардинальные меры против меня применяться не будут. Пока — ключевое слово.