Шрифт:
— Чудак, почерк-то мой, а не твой. Не мешай, — деловито заметил Костя и начал писать.
«…Добрый день, веселый час, пишу письмо и жду от вас.
Пишу письмо насчет любви,Прошу читать его, не рвать,А если ты меня не любишь,То возврати его назад.Люблю сирень, люблю я розу,Люблю я всякие цветы…— Как звать-то ее? — спросил Ярков.
Вася пытливо посмотрел на Костю.
— Только ни-ни…
— Ладно. И чего ты трясешься, как будто в курятник лезешь?
— О.
— Не ври, не бывает О.
— Пиши О. Я потом сам допишу.
Ярков выразительно покачал головой.
— Эх ты, мне не доверяешь…
И снова заскрипело перо.
А лучше всех люблю я О…За то, что глазки хороши.Костя писал и тихонько, с чувством перечитывал. Вася морщился: что-то ему не очень нравилось письмо.
Любовь — это бурное море.Любовь — это злой ураган.Любовь — это радость и горе.Любовь — это вечный обман.— А почему «обман»? — спросил Вася.
— Не знаю, это стихотворение такое.
— Зачеркни «обман».
— Тогда будет нескладно.
И Костя продолжал:
Я вас люблю, сказать не смею,В глаза глядеть вам не могу,Как погляжу, так покраснеюЛишь потому, что вас люблю.— Насчет «любви» писать не надо. Поставь точки, пусть догадывается.
Костя посоветовал нарисовать сердце, пронзенное стрелой.
«Жду ответа, как соловей лета», — закончил он послание.
Костя взял с тумбочки Ивана Сергеевича флакон. Иван Сергеевич дорожил одеколоном, пользовался им чрезвычайно экономно. Зажмет пальцем горлышко, перевернет, подержит, потом поводит пальцем по щекам, лбу, носу. Зато Костя не поскупился: щедро налил одеколона в конверт.
Успокоенный Вася забрался в постель, положил письмо под подушку.
— Ты море видел? — спросил Костя, усаживаясь на кровать Васи.
— Не видел, — признался Вася.
— Поедем в Одессу и поступим матросами.
— А дорогу знаешь?
Костя почему-то отчетливо вспомнил о своем первом появлении в училище. Привела его мать. Она оставила сына в коридоре, а сама вошла к замполиту.
— Нет больше сил моих, — говорила устало, со слезами на глазах старая женщина. — Вы поймите: до чего мой сын докатился. Нашел себе какого-то товарища; целый день в «орлянку» играют… А учиться не хочет. По верите из дома тащить стал. Заборы ломают и продают доски на базаре. — Женщина всхлипнула. — В тюрьму могут посадить. Возьмите его на воспитание.
Виновник слёз матери, приложив к замочной скважине ухо, открыв рот, с улыбкой слушал разговор. Нет, не тревожили его материнские слёзы.
Мать открыла дверь и позвала сына. Костя постоял в нерешительности, почесал шею, затем сел на край дивана.
Кто бы мог подумать, что этот высокий, на первый взгляд застенчивый, юноша, едва начавший жить, принес уже и матери и всем соседям столько огорчений, неприятностей.
— Не буду у вас учиться, — категорически отказался Костя, — я матросом поступлю.
Галина Афанасьевна подала ему указку.
— Покажи мне Астрахань.
физическая карта Советского Союза висела над диваном, занимая полстены. Костя долго блуждал указкой по берегу Черного моря.
— Где-нибудь рядом с Одессой, наверно, — бормотал он. Галина Афанасьевна покачала головой.
— Не родишься ты в моряки. Моряк должен знать географию, физику как свои пять пальцев. Мой совет: учись пока на тракториста, занимайся в вечерней школе. Придет время — пойдешь служить во флот грамотным. Замполит ласково улыбнулась ему. — Рост у тебя для моряка подходит, флотский.
— В том-то и дело — флотский.
И вот сейчас Костя предложил Васе бежать в Одессу.
Вася молчал. Что сказать Косте? Мол, не побегу из училища и тебе не советую? Не то.
— Я бы поехал с тобой в Одессу, но не знаю, зачем. Ну скажи, зачем мы поедем? — Вася спрашивал искренне. — Мы же маленькие. В училище мне неплохо. Какой расчет туда-сюда болтаться? Посуди сам: здесь я получу специальность, начну самостоятельную жизнь, буду деньги зарабатывать. Вася искоса взглянул в насмешливое лицо Кости. — Ты — другое дело. Тебе терять ничего, — продолжал он. — В вечерней школе, можно сказать, не учишься, значит все равно год пропал. — Вася старательно загнул один палец. — Специальность тебя тоже не интересует, — загнул другой, — с ребятами ты в «контрах», — загнул третий палец. — Тебе можно, беги…