– Уснула сразу, как только легла. Даже сказку не дослушала.

Дед пересек двор, зашел в будочку туалета, не заметив лежащее у «пятнадцатой» тело. Вышел, почесываясь, зевнул.

– Не забудь ворота закрыть. И не проспи: в семь уже выезжаем.

– Не просплю, – пообещал Глеб. – С нами Софья с Оленькой поедут, не возражаешь?

– С чего б я возражал? Разместимся как-нибудь.

Дед ушел в хату.

Глеб взвалил на плечи воняющую потом и мочой тушу «быка», отнес к его дому и свалил в палисадник на клумбу с цветами. Затем таким же манером перетащил брата. Посидел возле них несколько минут, ожидая, когда они придут в себя. Сходил к ним в дом, вынес ведро воды и вылил на каждого по полведра. Братья очухались, заворочались, тараща глаза, озираясь, не понимая, как они сюда попали.

– Я мог бы вас кончить еще там, у машины, – сказал Тарасов, передергивая затвор помповика, – и меня бы оправдали, потому что доказательства вашего преступления налицо. – Он пнул ногой канистру с бензином, та упала, бензин начал выливаться на землю. – Вы хорошо меня понимаете?

«Быки» ошеломленно переглянулись.

– Не слышу! – Тарасов направил ствол ружья в грудь светловолосого бугая.

Тот на карачках отполз назад, просипел:

– Понимаем…

Глеб покачал головой.

– Честно говоря, верится с трудом. Пострелять вас прямо здесь, что ли? Или вызвать омоновцев из Ветлуги?

– Не надо, – пробормотал темноволосый брат. – Мы уедем…

– Громче!

– Мы уедем! Завтра… соберемся только…

Глеб с удовлетворением кивнул.

– Теперь верю. Но запомните: дадите хоть малейший повод – и я вас не пожалею! Слово офицера! И не надейтесь на своих братков в милиции, на них тоже управа найдется.

Он повернулся и зашагал прочь, но, сделав два шага, оглянулся, чиркнул спичкой о коробок, поджог его весь и бросил на канистру с бензином. Братья с воплями бросились наутек. Глеб снова двинулся по улице к дому Софьи и не обернулся, когда сзади рвануло.

Брызги горящего бензина разлетелись в разные стороны, попали на стены хаты, и «быки» принялись их тушить. Молча! Метод воспитания, примененный Тарасовым, подействовал на них должным образом.

Софья встретила его на пороге в одной ночной сорочке, подозрительно потянула носом.

– От тебя бензином воняет. Куда ходил? – Она увидела в его руке ружье. – Что это?!

– Ничего, все в порядке, – успокоил он женщину, прислоняя ружье к крыльцу. – Братья хотели поджечь дом деда и машину, пришлось их урезонивать.

– Ты… их?..

– Помял немножко, – небрежно отмахнулся Глеб. – Ружье отобрал, посоветовал уехать, они пообещали.

– Представляю себе, как ты им советовал! А если не уедут?

– Тогда я поговорю с ними еще раз. – Голос Тарасова стал жестким. – Не бери в голову, я знаю, что делаю. Помоги лучше смыть грязь и бензин.

Софья послушно принесла ведро с водой и мыло, и Глеб с удовольствием вымылся под струями холодной колодезной воды.

– Вот теперь пойдем спать. Подъем в шесть часов.

Софья прижалась к нему, шепнула:

– Ты, оказывается, умеешь наживать врагов.

– Не только, – возразил он. – С нормальными людьми я дружу. Но никому не позволю нагличать до беспредела!

Софья вздрогнула.

– Ты так говоришь…

– Как?

– С ненавистью!

– Это не ненависть, это отношение к подлецам и негодяям. Я никогда никого не обижал зря.

Софья прижалась к нему сильней.

– Обними меня…

Тарасов поцеловал ее и поднял на руки.

Никогда прежде ему не было так хорошо, как в этот августовский день на пасеке деда.

Ушли прочь заботы и тревоги, забылись невзгоды и стычки с разного рода подонками, не приходили мрачные мысли о грядущем возвращении в отряд. Ничто не могло нарушить возникший союз двух сердец и двух аур, ни одно тревожное ощущение не могло поколебать атмосферы дружелюбия, нежности, радости и уюта, царившей вокруг. В душе Тарасова пели птицы и летали ангелы.

Впрочем, такие же чувства владели и Софьей, с улыбкой наблюдавшей за счастливо игравшими в тени деревьев девочками. Акулина и Оленька, похожие друг на друга, как сестры, ловили бабочек и стрекоз, собирали букеты цветов, играли в бадминтон, раскладывали бумажных кукол, помогали деду ухаживать за пчелами, совершенно их не боясь, и занимались другими важными делами, то и дело подбегая к взрослым и показывая им то букашку необычной расцветки, то цветок.

Глеб же и Софья были заняты собой, погрузившись в сонный покой природы, купались в ручье неподалеку, любили друг друга, отойдя в лес на километр от пасеки, а потом загорали, снова купались, помогали Евстигнею Палычу переставлять ульи и собирать мед, и разговаривали – не могли наговориться, и просто смотрели в небо, лежа на траве бок о бок, – не могли насмотреться.

И было им удивительно, до жути хорошо!

Глеб рассказал о своих взаимоотношениях с бывшей женой, поделился воспоминаниями о детстве, пресекая попытки Софьи расспросить его о работе. Она тоже вспомнила детство и рассказала о случае с бабушкой, которая давным-давно, в начале века, купила дом в деревне у одной странной старухи, оказавшейся настоящей колдуньей.