– Двурушник ты, братец, на два фронта решил работать. Вот за это-то мы и будем сейчас тебя казнить.

– Да вы что, спятили? О какой такой двойной игре вы говорите?

– А вот о какой. Ты куда уехал позавчера утром после того, как все здесь обнюхал? Ну говори, говори, не стесняйся, а то Владик у нас мастер языки развязывать. Правда, Владик?
– мерзко спросил он у лопоухого парня.

– Об чем речь, дядюшка, он у меня через две минуты будет наизусть рассказывать полное собрание сочинений Льва Толстого. Мне начинать?

– Какой ты нетерпеливый, Владя.
– Толстяк сделал шутливую козу и пожурил лопоухого садиста.
– Нехорошо так, сынок, не по-христиански, нельзя же вот так сразу взять и вставить человеку в задницу раскаленный прут. Ему же от этого больно будет, и психика может пострадать. Он из-за этого всю правду позабудет. А нам с тобой нужна правда и только правда. Я правильно говорю, братец?

– А кто же в этом сомневается, - с готовностью ответил я.
– Ты у нас, дядя Володя, известный правдолюб. Только вот не пойму, какой правды ты добиваешься от меня?

– Батюшки, да ты так ничего и не понял? Не ожидал я от тебя такого скудоумия, видно, и вправду придется тебе с Владиком познакомиться поближе. Зачем ты ездил к Наталии Егоровой?

– А, вот ты о чем, так сразу бы и сказал, а то ходишь вокруг да около, что девушка вокруг члена. Должен тебя разочаровать, я никуда не ездил.

– Ну не сукин ли ты сын?
– простодушно удивился толстяк.
– Мало того что ты предатель, так ты еще и лжец. Владик и Алик собственными глазами видели, как ты садился в ее фургон марки "Москвич".

– Дай я плюну в их наглые рожи, - с облегчением вздохнул я, наконец понимая, из-за чего весь сыр-бор.
– Чтобы они сами так садились. Меня же оглушили и без сознания забросили в кузов.

– Не важно, главное, ты имел с ней контакт.

– Какой контакт?

– Словесный, а этого достаточно. Ведь ты ей все о нас рассказал, и теперь успех нашего предприятия оказался под большим вопросом. Ты же заложил нас.

– Это твои пустые домыслы, - хладнокровно и мрачно возразил я.
– Не было такого. Держался я у нее стойко, как Павлик Морозов во время кулацких допросов. От меня тебе подлянки нет.

– Может быть, и так, - нехотя согласился он, - но сотрудничать-то с ней ты согласился, а это уже предательство.

– Все это твои нелепые фантазии. Мне нестерпимо больно и обидно слышать от тебя такие неразумные слова. Я думал, что сегодня мы, отбросив все подозрения, скрепим нашу дружбу добрым глотком вина.

– Добрый глоток свинца тебе нужен, а не вина; слушаю я тебя и понять не могу - или ты надо мной издеваешься, или в штаны наложил. Все равно, для меня ты пользы уже не представляешь.

– А кто же подпишется за Григория?
– ехидно спросил я.

– Так сам он и подпишется; вчера ночью с ним Владик по душам потолковал, так оно и ничего - одумался Гришатка, понял, что совершил ошибку, и долго каялся. Прощения у меня просил. Обещал до самой гробовой доски помнить мою доброту. Григорий, я правду говорю?
– обращаясь к железной двери, зычно рыкнул толстяк.
– Выходи, братец, не стесняйся.

После продолжительной возни, паскудно засвистев, дверь распахнулась, и на свет вылезло существо, очень напоминающее человека. Если говорят правду, что я очень похож на этого червяка, то я бы не стал завидовать женщинам, имевшим со мной неуставные отношения, и в первую очередь Милке. Уж больно ужасен был его вид. Кажется, лопоухий палач перестарался. Попав на свет, он инстинктивно прикрыл разбитую физиономию израненной синюшной рукой и, заранее боясь толстяка, попятился назад к своему убежищу, но на полпути, что-то вспомнив, отскочил и от него. Так и остался стоять посередине цеха, подрагивая от холода избитым телом и страшась даже собственной тени.

– Эко ты распух, Гришатка, - удовлетворенно посетовал толстяк.
– Как же ты в таком виде к нотариусу пойдешь? А все сам виноват, не по делу закусил удила, я, братец мой, еще не таких скакунов объезживал. Ну-ка, Гришатка, попроси прощения у дяди Володи, а то твой двойничок мне не верит. Чего застеснялся? Я жду, и Владик тоже. Видишь, как он нервничает?

– Прости, дядя Володя.
– При одном только имени истязателя Лунин упал на колени и, плача, бессвязно забормотал: - Прости меня, я сделаю все, что ты хочешь, только не надо больше Владика... Я не хочу... Я боюсь.

– Это хорошо, если боишься - значит, уважаешь.
– Гнусно хихикнув, толстяк многозначительно посмотрел на меня.
– Ну что, убедился? Теперь ты мне без надобности.

– Ну вот и отлично, тогда верни мне машину и я пошел домой.

– Ха-ха-ха!
– с удовольствием заржал он.
– А поцеловать у пьяной гориллы ты не хочешь? Шутник ты, братец. Неужели ты до сих пор не понял, зачем я тебя сюда пригласил?

– Нет, сделай милость, объясни дураку.

– Ты мне больше не нужен.