Я все еще не меняла угол .зрения. Я бродила по картине, как бродят туристы по незнакомому городу, — неторопливо и обстоятельно, фотографируясь на центральной площади с фонтанами на заднем плане и голубями на плечах. Легкий озноб, пустота внутри — и больше ничего. Никаких отклонений, никаких патологий.

Экскурсия завершилась, и я вышла из незнакомого города живой и невредимой. Отягощенной лишь знанием о совершенстве смерти. Это обязательно всплывет, когда я сдам свои туристические фотографии в проявку. Нужно еще раз поменять угол зрения — быть может, меня ждет еще один город…

…Меня разбудил настойчивый стук в дверь: колотили обоими кулаками. Это мог быть только Лавруха. Я тряхнула головой, приходя в себя. В комнату вовсю било солнце, на полу горела лампа, а невинная доска так никуда и не сдвинулась с места. Неужели я сладко проспала всю ночь перед портретом, убившим троих человек? Что ж, если Дева Мария и убийца, то сегодня ночью она явно взяла отгул по семейным обстоятельствам.

Стук в дверь становился просто неприличным. Я с трудом встала с кресла и потянула затекшие мышцы. И отправилась открывать.

На пороге стоял Лавруха. Он был явно навеселе.

— Который час? — зевая, спросила я.

— Восьмой. Ты что, с ума сошла? К телефону не подходишь, к двери тоже.

— Мог бы сам открыть. У тебя же есть ключ.

— Постеснялся. А вдруг ты не одна, а с каким-нибудь бизнесменом… Собирайся.

— Куда?

— Забыла разве? Мы же провожаем голландца. Самолет через полтора часа.

— Я тебе вчера звонила. Где ты был?

— У Херри. Устроили отвальную, так что мало не показалось. Он сейчас внизу околачивается.

— А почему вместе с тобой не поднялся? — я отправилась в ванную, наскоро вычистила зубы и обдала холодной водой лицо.

— Его тошнит. Пристроил беднягу в подворотне. Он блаженный, Кэт. Из тех блаженных, которых хочется распять перед центральным входом в Эрмитаж.

— Как вы меня достали. Оба! — вздохнула я.

— Вчера он ездил к твоему покойному женишку, — понизив голос, сообщил Лавруха. — Хотел поговорить о картине с его мамашей.

— Бестактный человек. И что мамаша?

— Выгнала в шею. Сказала, что не хочет иметь дело ни с ним, ни с картиной… Я взяла Лавруху за руку.

— Ты будешь смеяться, Лаврентий… Идем, кое-что тебе покажу.

Я почти силой втолкнула Лавруху в комнату.

— Мы опаздываем на регистрацию, а ты со своими фокусами… — Лавруха осекся на полуслове и уставился на картину. Таким потрясенным я не видела его еще никогда. — Это что такое?

— Наша картина, — просто сказала я. — Наш миллион долларов. Плюс те деньги, которые мы еще должны получить. Так что поздравляю.

Лавруха прошелся по комнате, хрустя пальцами. Потом открыл рот и снова закрыл его.

— Что, дар речи потерял?

— Почему она снова здесь? — спросил он.

— Так получилось.

— Ты что… Ты опять ее умыкнула?

— Нет. Мне ее вернула Агнесса Львовна. Мать Лехи.

— Но это… Это невозможно!

— Возможно, как видишь. А все потому, что Дева Мария похожа на меня. И еще потому, что картина виновата в смерти ее сына. Так что нам ее вернули.

— Вернули миллион долларов? Она хотя бы знает, сколько стоит эта доска?

— Утверждает, что знает. Но ей плевать на деньги. Что будем делать, Лавруха?

Лавруха упал в кресло и потер ладонями виски.

— Давай не сейчас, Кэт. Сейчас я просто не в состоянии сказать тебе что-нибудь вразумительное. Мы должны от нее избавиться.

— Интересно, каким образом? Выбросить в мусоропровод?

— Мне все это не нравится… — он подошел к картине и уперся в нее ладонями. — Поехали, а то несчастный Херри действительно опоздает на самолет…

— А картина?

— Оставим ее здесь.

— Я не могу оставить ее здесь… Ты же понимаешь. А вдруг ее украдут? Вдруг уже кто-то знает…

— Ну и слава богу. Вор у вора дубинку украл, а честные люди радуются… Поехали, Кэт.

Я заметалась по дому. Моя простодушная квартира вовсе не предполагала никаких тайников, сливной бачок и антресоли — не в счет. Наконец место было найдено: я аккуратно уложила “Всадников” на самое дно шкафа. Сейчас мы едем провожать Херри-боя, а там — будь что будет…

Уже на лестнице я попросила Лавруху ничего не говорить Херри-бою о картине.

— Не хочешь порадовать парня напоследок? — осклабился Снегирь.