Александр Филиппович ПЛОНСКИЙ
ЛАДОНИ, КОТОРЫЕ САДНЯТ
Рассказ
– Хотите, прочитаю новый рассказ?
Застигнутые врасплох гости молчали.
– Опять фантастика?
– спросил Философ.
– Обожаю фантастику, - захлопала в ладоши Актриса.
– Но почему вы не пишете детективные романы, как знаменитый Мегрэ?
– Сименон, - вполголоса поправил Инженер.
– Жорж Сименон. Впрочем, это не столь важно.
– А правда, что у него двести романов?
– Правда. Но большинство не детективные.
– Но и не фантастические, - подчеркнула Актриса.
– Интересно, он тоже читал их вслух?
– пробормотал Философ.
– Вряд ли. Сименон сочинял романы со сверхзвуковой скоростью. Зато мои рассказы значительно короче, - сказал я в оправдание.
– И страдать придется недолго.
– Краткость - сестра таланта, - кивнул Философ, раскуривая трубку.
– Свежая мысль, - отозвался Инженер, сочувственно относившийся к моему литературному творчеству.
– У вас, философов, мысли всегда свежие, даже если они чужие.
– Вы тоже умеете мыслить, - не остался в долгу Философ.
– На инженерном уровне.
– Пожалуй, начну, - предупредил я, раскрывая рукопись.
– С удовольствием послушаем ваше эссе, - поддержала Актриса.
– Сонет, - уточнил Инженер.
"Саднили натруженные ладони. Карбо привык к этой боли и не обращал на нее внимания. Он знал: еще минута, и боль исчезнет, прежняя реальность сменится новой, с другими, неизведанными радостями и печалями, взлетами и падениями...
Карбо всегда входил поздно вечером - в иное время, иной мир, иную жизнь. И, прожив ее в считанные часы, иногда мелькавшие, словно секунды, а иногда тянувшиеся годами, возвращался на рассвете.
У него была единственная степень свободы - свобода ежевечернего выбора координат в каждом из четырех измерений. С точностью до дня и километра. Любого дня в прошлом и будущем. Любого километра в пределах Земного шара. Но он никогда не знал заранее, чем чреват выбор: предстоит ли ему преследовать или спасаться бегством, жаждать крови или истекать ею.
И в этом была своя прелесть. Потому что он родился искателем приключений, бродягой в пространстве и во времени..."
– Так я и знал, - вмешался Философ.
– Снова перепевы Уэллса, вариации пресловутого "парадокса дедушки". Конечно же, ваш Карбо, охотясь на мамонта, застрелит из бластера собственного пращура и...
– Не слишком ли торопитесь?
– возразил Инженер.
– До сих пор Автор придерживался научных концепций и в литературе, и в жизни. Так ведь?
– Безусловно, - подтвердил я.
– В трех измерениях двигаюсь туда и обратно, а в четвертом...
– Только туда?
– иронически подхватил Философ.
– Это меняет дело!
– Вот видите, сказал Инженер.
– Автор не позволит герою своего рассказа пользоваться столь устаревшим средством транспорта, как уэллсовская машина времени!
– Вера Холодная тоже не признавала транспортных средств, присоединилась к разговору Актриса.
– На съемки она всегда приезжала в экипаже.
– В карете, запряженной цугом, - не удержался Инженер.
– Цугцвангом, - в тон ему откликнулся Философ.
– Так я и поверила!
– погрозила пальчиком Актриса.
– Что это вы ставите крест на машине времени?
– не выдержал я.
– Она ведь не перпетуум-мобиле. И вообще, знаете ли, что такое машина?
– "Машина есть деревянное приспособление, оказывающее величайшие услуги при подъеме грузов", - процитировал Витрувия Инженер.
– Вот-вот. В понимании машины вы все еще на рубеже первого века до нашей эры. Но скажите, чем ЭВМ не машина времени, к тому же - мыслящая?
– Распространенное заблуждение, - назидательно проговорил Философ. Машина не мыслит, а моделирует мышление. Сама категория "мышление" не существует вне человека. Лишь человек способен мыслить.
– А если машина научится делать то же самое, даже быстрее и лучше?
– Все равно она не будет мыслить.
– Хотя бы на инженерном уровне?
– простодушно спросил Инженер. Кстати, вас не было дома на прошлой неделе!
– Я летал в Ленинград.
– Чепуха!
– Вы мне не верите?
– оскорбился Философ.
– Не верю. Полет - категория, присущая птицам, стрекозам, бабочкам...
– Божьим коровкам, комарам, - продолжила Актриса.
– Не переношу комаров!
– ...А вы, как мне кажется, даже не летучая мышь. Человек, будь он трижды философом, летать принципиально не способен. Мы в состоянии лишь моделировать полет, как машины - мышление!
– Софистика! Демагогия!
– взорвался Философ, потрясая потухшей трубкой.
– Таким приемом любую истину можно довести до абсурда!