– Понимаете, - услышали мы.
– Мою морду и так уже размазали по всем экранам. Могу я хотя бы на отдыхе приватно пожить, чтобы никто не заглядывал в мою спальню?

А не то... мы знаем, что будет.

Но главное - надо было моральную оценку этому дать. И Лунь давал, от всей души, которая особенно широко раскрывалась почему-то лишь на самом высоком уровне - как сейчас, давно он не смотрелся так праведно - видно, силы берег.

Крот посмотрел на Фалько. На Луня он боялся смотреть: это все равно что видеть в подлиннике какого-нибудь святого Иоанна!

– Поскольку рынок сейчас, - обратился Крот к Фалько, - даже перенасыщен порнографической продукцией, то в спальню к вам вряд ли кто будет смотреть!

Крот снова был боец. Фалько, в отчаянии махнув рукой, засеменил к выходу.

– Да!
– произнес Крот.
– Эти никогда не допустят, чтобы кто-то над ними жил. Безнадега!
– Он сделал знак Андре, Мыцину и Петру: уходим отсюда.

– Стыдно!
– повторил Лунь. То был раскат уже удаляющегося грома. Ему всегда становилось мучительно стыдно в абсолютно точно выбранный момент, в самом нужном месте. Этим и велик.

У Крота закурлыкал телефончик. Крот отошел в сторону, послушал и сказал лишь одно слово: нет.

Потом подошел к нам (великие уже удалились).

– Фрол звонит, - усмехнулся он.
– Предлагает за энную сумму тело Ленина сюда положить. Гарантирует дикую раскрутку.

– Тогда я сам отсюда спрыгну!
– произнес Мыцин.

– Охо-хо! Тошнехонько!
– завопил Крот.

ГЛАВА 11

Все! Мучительный самоанализ - и глубокий, освежающий сон!

Следующий день я встретил работой. У меня тоже есть свои дела! Полковник Етишин ходил по кабинету. Но с огромным трудом. И тут в дверь забарабанили, и вошел Крот.

– Все!
– Он сел на стул у входа.
– Хана!

– Какая именно?

– Полная!

А я думал, что уже была полная хана. Нет, оказывается? Это хорошо!

– Лунь заявление делает. Хочет придушить нас в своих объятьях. Весь народ сбегается: такое разве пропустят - когда мудрый старец разоблачает нынешнюю коррупцию: народ от этого шалеет. Так что он опять попадает в десятку!

Как всегда!

Действительно - клубился народ! И даже ликовал. Пьянел почему-то от омерзительных новостей. Толпа! В конце конференц-зала нам пришлось подниматься на цыпочки. На сцене на простом стуле сидел Лунь, в посконной рубахе, растрепанный... как бы вышедший к народу на покаяние - один за всех! Даже за тех, кто его об этом не просил. За ним бычился Сысой: мол, если надо, то мы добавим. Вела все эти дела почему-то Любка - видно, переметнувшаяся от Крота из-за какого-нибудь лишнего (или недостающего) нуля. Всем своим скромным видом она как бы подчеркивала, что духовное ей тоже гораздо важней материального.

– ...Наш глубокоуважаемый расскажет о...
– Она вопросительно уставилась на Луня.

– Да что ж тут расскажешь?
– скорбно начал Лунь.
– Просто - наболело... где-то вот здесь.

Потом он молчал довольно долго (сильный эффект!). Потом глухо заговорил. Суть его речи была известна - и обречена на успех. В эту лихую годину, когда народ стонет от нищеты, бесправия, чудовищной коррупции, он (Лунь) выбрал время, которого Бог ему уже не так много отвел, чтобы принять участие...

– Возглавить!
– выкрикнул Сысой, но Лунь лишь горестно отмахнулся.

– Возглавлять мне что-нибудь уже поздно, - умудренно улыбнулся он.
– Я просто поехал сюда, потому что надеялся в меру моих слабых уже сил как-то помочь людям в их нужде.

Одному он помог точно - Фалько.

– Но оказалось, - голос его вдруг окреп, - что здесь, под прикрытием высоких словес, творится... торжище! Совершаются сделки!

Народ зааплодировал. Он, как и всякий народ, обожал безумно, когда его чудовищные подозрения наконец оправдываются и кто-то режет наконец правду-матку. Особенно - такой вот!.. Кстати - какой?

– Да ну...
– произнес мужик с нами рядом.
– Он, говорят, еще в ЦК был!

– Ну и что?
– горячо возразила ему его жена.
– А где ж такому человеку тогда было быть? В Париже - или в ЦК!

– Поэтому, - скорбно закончил Лунь, - я покидаю... это торжище!

Отличное, кстати, слово нашел. Лунь спустился со сцены, поддержанный на ступеньках Фалько.

– Во, - загудели в зале, - тот самый с ним! Который все тоже насквозь видит!

Народ шумно расступался. Лунь шел, благодаря кивками всех тех, кто освобождал ему путь, шел, как и обещал когда-то, - пешком. Правда, судя по спутнику - недалеко.

Прием этот - "полет Луня" - знали все опытные люди: внезапно вылететь, чисто и светло, из какого-нибудь крупного дела, обдав его белоснежным своим пометом... Что может быть краше? Остается лишь гордиться тем, что есть еще у нас такие люди... пока.

– Это конец!
– сказал мне Крот. Нас обтекала толпа, устремившаяся за пророком.
– После такой плюхи нам уже не встать!

– Встанем!
– сказал я.

Настоящих плюх не видал. Молодой ишшо.

В следующие дни мы с Кротом пытались как-то восстановить хозяйство. Потерпев полное поражение наверху, взяли пониже, снова подались в народ, пришли на разлив у моста, где нежился многоглавый змей, явно торжествуя.