– Ну что? Вмазали вам? Не любите правду-то?!
– проговорила его главная, бровастая голова.

Судя по его голосу, лицу, стилю поведения, он сам был не чужд восприятию сумм "в особо крупных размерах"... но при торжестве правды ликуют все особенно если эта правда к тебе не относится.

– Ну что? За помощью пришли?
– торжествовал он.

– Да хотелось бы через вас выйти хотя бы на мэра, - скромно произнес Крот.

– Ящик коньяка-то хоть будет?
– пренебрежительно поинтересовался тот. Мол, на такое хоть вы способны?

Так куда ж мы денемся-то, с погубленной репутацией?

Ящик коньяка мы лично тащили с Кротом.

Ничего более безобразного, чем эта тайная встреча с мэром, я не видел давно. Мы долго поднимались в машинах по ущелью и наконец вылезли в условленном месте.

Распоряжался всем бровастый. По сигналу его бровей Ваня и его друг с хрустом полезли в кустарник, в гору, и, пошебаршив там в наступившей уже тьме, выкинули на площадку что-то тяжелое, мертвое и голое. Тело тяжело шлепнулось. Отряхивая ладони от растительного мусора, ребята, отдуваясь, слезли на дорожку.

– Вы что мне сбросили?
– зашептал бровастый.
– Я ж осетра заказывал! А это человек!

Я, оказавшись рядом, невольно тоже пригляделся. Человек. Голый, в одних лишь плавках, и, похоже, бездыханный.

– Так то егерь!
– приглядевшись, сказал бритоголовый.

– А осетр где?

Растерянно переглянувшись, орлята снова полезли в кусты, долго там ползали в наступившей уже полной тьме, матерясь все более и более безнадежно. Ломая с треском кусты, на тропу вылетело еще одно длинное голое тело - в этот раз, похоже, осетр.

– Ну вот, - удовлетворенно произнес бровастый. Осетра стали торопливо, как бы испуганно, рубить топорами, швырять куски в котел на костре. Огромные тени метались по горам. Нарастало манящее бряканье бутылок. Крот и мэр, по фамилии Мурцовкин, как бы не замечая всей этой презренной суеты, галантно беседовали в сторонке. Несмотря на то что ночь наступила, мэр почему-то оставался в черных очках.

– Да-а... Дыр у нас много!
– говорил он.
– И опорно-двигательный - это наша боль. Так что...
– Он развел руками, как бы принимая дорогого гостя в объятья.

– Ну... некоторые инвестиции возможны, - рокотал Крот.

Успокоенный - тут все ладится, - я отошел.

– У вас есть связи в Минприроды?
– протаскивал свое Крот.

– Да, многие бывали здесь. А благодарность?
– гнул свое мэр.

Голоса их затихли. Я подошел к Петру. Петр, который тоже, как член местной мафии, был здесь, поначалу чурался меня, как соучастника опозоренного всеми "торжища" (и его чуть не втянул!). Но, размачивая себя вином, постепенно отмяк.

– Мой прыжок, значит, похерен?
– горестно произнес он.

– Подожди! Еще не вечер!
– подбодрил его я.

Меня по-прежнему смущал безжизненный егерь, которого тоже, как осетра, подтащили к бурлящему котлу. Но, поглядев на него в очередной раз, я увидел, что глаза его открыты, весело бегают по сторонам, - и я успокоился.

Метнувшееся пламя костра высветило вдруг Ваню и его бритоголового друга, оказавшихся в непосредственной близости от нас и поглядывающих неадекватно.

– Все!
– шепнул Петр.
– У этих уже кулаки чешутся! Валим отсюда!

Свою работу пресс-секретаря я, в общем, считал исполненной, и мы съехали в душный, пахучий овраг. В мешке у Петра что-то брякало - и я, кажется, догадывался - что.

– Есть тут одно местечко, - прошептал Петр.
– Ухайцы держат. Только примем сначала - на ход ноги.

Мы приняли и поползли по оврагу.

– С Мурцовкиным бесполезно о крупном разговаривать!
– шептал Петр.
– Им Джемал Дваждыхиреев командует, с кошар. Сами позвали их, от своей же лени, наших овец на кошарах пасти все лето. Теперь тут сила у их!

Ухайцы же, по словам Петра, - наоборот, мирное племя, которое было тут еще до мусульман и христиан, их обычаи совсем древние.

– Не огнепоклонники?
– с опаской спросил я.

– Да не-ет!
– успокоил меня Петр.

Какая-то горькая травка замечательно пахла. Дивная ночь!

– У них свои обычаи! Похороны, например... еще живого человека замуровывают сверху в такой глиняный столб: какие-то особые сигналы с небес он тогда получает, пока жив.

– Так на хрена мы туда идем?
– Я остановился у каких-то свисающих на длинных ветках, щекочущих щеки цветов.