В качестве иллюстрации того, что такое международный мотив, я приведу классический второй мерзебургский заговор от свиха. Однако, в моих глазах, мерзебургским мотивом является не вся эпическая часть памятника, как для Эбермана, а только одна часть его, именно: ben zi bena, bluot zi bluoda *171. и только. Почему я считаю только эти слова основными, объяснится при исследовании происхождения мотива в IV главе. Формула эта бывает и распространеннее:

Bein zu bein, blut zu blut,

Ader zu ader, fleisch zu fleisch *172.

Английский вариант: bone to bone, sinew to sinew, blood to blood, flesh to flesh... *173.

Шведский: ben till ben, led till led... *174.

Датский: Jesus lagde Marv i Marv, Jesus lagde Been i Been, Jesus lagde Kiod i Kiod... *175.

Румынский: l'os a l'os, moelle a la moelle... *176.

Чешский: Maso k masu, Kost k kosti, Krev k krvi, Voda k vode... *177.

Русский: тело с телом, кость с костью, жила с жилою... *178.

Латышский: "Сустав к суставу, Косточка к косточке, Жилка к жилке" *179. Еще пример. В заговорах на сон грядущий по всей Европе распространен следующий мотив, который можно назвать "Святые на страже". Никола в заголовках, Богородица в ногах, Справа Иоанн Богослов, Слева друг Христов *180. Лица, стоящие так на страже, в различных вариантах меняются.

Польский: Matka Boska ze mna, Pan Jezus prede mna, Stroz Aniol przy mnie, Krzyz sw. na mnie *181.

Французкий: Quand je couche, je me couche au nom du bon Jesus. Quatre-z-anges sont dans n'te jit, deux a nout tete, deux a noute pies, la Sainte Croix pr'e l'mitan"... *182.

Английский: Matthew, Mark, Luke and John, 'Bless the bed that I lay on, Four angles guard my bed, Two at head and two at feet, And two to watch me while I sleep *183.

У немцев число ангелов доходит до 14: Abends wenn ich schlafen gehn, Vierzehn Engel bei mir stehn. Zwei zu meiner Rechten, Zwei zu meiner Lunken, Zwei zu meiner Haeupten, Zwei zu meiner Fussen, Zwei die mich decken, Zwei die mich wecken, Zwei die mich weisen Ins himmlische Paradeischen *184.

На основании таких-то вот общих мотивов и должно строить научную классификацию. Пока только одна она может дать надежный подбор материала для изучения заговора. Но она требует и более осторожного к себе отношения, чем другие классификации.

Магическая сила слова.

Познакомившись с тем, что такое заговор, рассмотревши его типичные формы, попытаемся теперь проследить, какими же путями развивался этот оригинальный вид народного творчества, откуда взялась та могучая сила, которую народ приписывает слову. Какой пут исследования для этого выбрать? Откуда и куда двигаться? Кажется, более удобным будет путь обратным тому, какой заговор, вероятно, прошел в своем развитии: начать с тех форм, в каких сила слова выступает во всей своей полноте, с тех случаев, когда для достижения желанного результата ничего более не надобно, кроме произнесения магической формулы. Слово здесь своею силой ни с чем не делится: ни с действием, что приходится наблюдать в других случаях, ни с пением, ни с музыкой и вообще с ритмом, что также бывает.

Начавши с этого вида и постепенно переходя от него к формам, в каких уже можно усмотреть наличность и других элементов, берущих на себя часть магической силы, посмотрим, не дойдем ли мы до таких ступеней, где слово, продолжая участвоват в чарах, уже не играет той роли, какую на высшей ступени, а исполняет ту же самую функцию, что и в нашей обыденной жизни.

Ярче всего, конечно, вера в силу слова выражается в абракадабрах. Действительно, что может быть удивительнее: произнес одно таинственное слово и - застрахован от всяких бед и напастей. Но, к сожалению, для решения этой задачи абракадабры ничего не дают. Эти блуждающие у разных народов таинственные слова принадлежат глубокой древности. Смысл их давно утерян. Почему они обладал магической силой в глазах их творцов, вряд ли удастся когда-либо открыть и придется ограничиваться только гипотезами. Лучше, оставивши непонятные абракадабры, искать ответа на свой вопрос в формулах ясных, еще не утративших своего первоначального смысла. Вот перед нами один их поэтических образчиков заговорной литературы.

"На велик день я родился, тыном железным оградился и пошел я к своей родимой матушке. Загневилась моя родимая матушка, ломала мои кости, щипала мое тело, топтала меня в ногах, пила мою кровь. Солнце ясное, звезды светлые, небо чистое, море тихое, поля желтые - все вы стоите тихо и смирно; так была бы тиха и смирна моя матушка по вся дни, по вся часы, в нощи и полунощи... Как студенец льет по вся дни воду, так бы текло сердце родимой матушки ко мне своему родному сыну..." 1.

Параллелизм, проникающий от начала до конца весь заговор, дает ключ к психологическому пониманию зарождения подобного заговора. Свеже сохранившийся сближает его скорее с песней, чем с большинством сухих заговорных формул. В воображении так и рисуется образ тихого парня, забитого суровой матерью. Он не протестует, не ропщет, а удаляется к студеному ключу, в поля желтые. Над ним небо чистое, солнце ясное. Окружающая тишина и спокойствие вызывают с новой силой воспоминание о только что пережитой бур ой сцене с матерью, еще более обостряют пережитую горечь. В наболевшей душе является естественная жажда синтеза, примирения двух противоположностей. И вот вырывается чистая импровизация, искреннее горячее пожелание, чтобы матушка была так же тиха, см рна, как это небо чистое, солнце ясное. Перед нами не то заговор, не то песня, не то молитва. Если бы после этого в жизни парня ничего не переменилось, то импровизация, может быть, забылась бы так же естественно, как и возникла, или же отлилась бы в лирическую песню. Но если случилось, что матушка вдруг притихла на некоторое время? У человека, живущего в атмосфере заговоров, знающего не одного колдуна, много слышавшего о разных заповедных словах, естественно явится тенденция приписать происшедшую перемену влиянию своих слов. И это тем более возможно, что небо чистое, солнце ясное, звезды светлые, ключ студеный, в общение с которыми как бы вступил парень, в его глазах представляются далеко не тем, чем в наших. Он в них видит какую-то сознательную жизнь. Он часто к ним прибегает в своих бедах. Масса коротеньких формул-просьб, с которыми простой человек обращается к ветру, к звездам, к месяцу, земле, дереву, воде, рассеянных по сборником заговоров, показывают, как близко все это простому человеку, показывают, что человек чувствует свою зависимость от них. Он боится оскорбить воду. Ветру приносит жертву 2. С просьбой к светилам небесным прибегает человек, когда желает приобрести чью-нибудь любовь. Так в Германии девушка, к которой милый р внодушен, говорит перед молодым месяцем:

"Gruss dich Gott, lieber Abendstern; ich seh dich heut u. allzeit gern; scheint der Mond ubers Eck meinem Herzallerliebstern, ich seh u. s. w.
– schein hin, schein her, schein uber neun Eck; schein uber meins erzliebsten sein Bett, dass er nicht rastet, nicht ruht, bis er an mich denken thut" 3.

Таким образом, пожелание, произнесенное парнем перед звездами, у ручья, приобретает характер просьбы. Что же удивительного, если оно исполнилось? А раз оно однажды оказалось действительным, к нему можно прибегнуть и в другом подобном случае. Его надо запомнить, сохранить. И вот импровизация вступает в круг заговоров. Вращаясь среди них, она не может не подвергнуться их влиянию. Заговорный шаблонный стиль должен с течением времени отразиться и на ней. Стереотипные, блуждающие по всем заговорам формулы, прирастут и к ней. В данном случае мы присутствуем уже при наличности такой переработки: напр., ограждение тыном железным - бесспорно, посторонний нарост. Происхождение этой формулы я постараюсь выяснить в другом месте. Она принадлежит к семейству блуждающих формул, оторвавшихся от своего первоначального целого и теперь встречающихся в самых разнообразных заговорах. Таковым представляется процесс зарождения заговора в данном случае. Но он, очевидно, опять таки возможен только при условии, если будет на лицо предварительная вера в магическую силу слова. Ведь, если бы ее не было, творец заговора не мог бы объяснить спокойствие матушки влиянием своих сло . Для этого он уже раньше должен верить, что слово вообще способно оказывать подобное влияние. Для пояснения психологии, переживаемой творцами магических формул, приведу литературный пример. У Жорж Занд в романе "La petite Fadette" есть интересное место. Девочка, дочь знахарки и ее наследница в этом искусстве, обладает знанием молитвы, могущей избавить от смерти опасно больного человека. Она сама сочинила ее, несколько раз применяла и искренно верила в ее силу. Вот как она врачует больного Сильвине:

"Когда малютка заговаривала таким образом лихорадку Сильвине, она молилась Богу, произнося те же слова, с какими обращалась к нему, заговаривая лихорадку брата: - Добрый Боже, сделай так, чтобы мое здоровье перешло из моего тела в это страдающее тело и, как милый Иисус Христос отдал свою жизнь, чтобы искупить души людей, так и ты возьми, если хочешь, мою жизнь и передай этому больному. Я охотно отдам ее тебе, только исцели его" 4.

Здесь, как и в предыдущем случае, последовавшее за произнесением этой формулы явление стало в связь с ней, как следствие с причиной. Но здесь уже налицо и другие элементы. Тут - представление о могучем Божестве, и самая формула имеет характер чистой олитвы. Отличается от нее только тем, что сопровождается уверенностью в непременном исполнении желания, выраженного именно этими словами. Формальная граница между заговором и молитвою здесь совершенно исчезает, и разграничение приходится искать в пси ологии произносящего формулу. Таких заговоров-молитв очень много. Церковная молитва часто обращается в заговор. И чем чаще практикуется в этом смысле, тем все более и более теряет свой первоначальный характер. Представление о воле Божества будет отхо ить постепенно на задний план, пока совершенно не исчезнет. А вся сила сосредоточится в одной формуле. Молитва девочки при своем зарождении - молитва. Но стоит ей только повториться несколько раз и она уже приблизится к заговору. А если перейдет от своей изобретательницы к другому лицу, то перед нами будет уже чистый заговор, потому что это лицо воспримет ее, как формулу с установившейся магической репутацией. Так мы пришли к молитвообразному виду заговоров. В данном случае молитва-заговор обращается к христианскому Богу. Но это не обязательная черта для молитвообразных заговоров. Мы видели, что с просьбою обращаются ге только к Богу, но также к месяцу, ве ру, воде, дереву и т.. Существенною чертою здесь является не представление о всемогущем божестве, а вообще вера в то, что существо, к которому обращается просьба, может исполнить ее и обязательно исполнит, если формула будет произнесена. Божество д я человека является тогда, когда он сознает свое ничтожество пред окружающими его таинственными духами и в бессилии преклонится пред ними. С этих пор человек умилостивляет их, молится им. Но он только с большим трудом может отвыкнуть от того панибрат кого отношения с ними, к какому привык еще в эпоху дорелигиозную, когда рассматривал их, как простых своих сожителей на земле. В минуту подавленного состояния духа он ублажает свое божество; но вот божество не угодило - и отношения совершенно меняютс . Только что смиренно молившийся начинает выказывать свою волю над тем, кому молился. Такое соединение религиозной психики с дорелигиозной в тех или иных формах переживает все человечество, и только сравнительно немногим удается через него перешагнуть . Яркой иллюстрацией служит религиозное состояние древних римлян и греков. Они поклонялись божествам, молили, чтили их; но они же и связывали их своими священными формулами и обрядами. Молитва у древних была "оружием, которое человек употреблял проти непостоянства своих богов", говорит Фюстель де Куланж 5. "За такой-то молитвой, составленной из таких-то слов, последовал результат, о котором просили; значит, несомненно, она была услышана богом, оказала влияние на него, была могущественна и более огущественна, чем он, потому что он не мог ей противиться" 6. "Но нельзя было в ней изменить ни одного слова, ни особенно ритма, которым она должна была петься, потому что тогда молитва потеряла бы свою силу, и боги остались бы свободными" 7. Тот же амый вид религиозного состояния отразили и заговоры-молитвы. Раз известная молитва прочитана, то результат уже обеспечен. Такое религиозное состояние можно назвать "мифологическим доверием". Название доверия получило религиозное состояние, при которо христианские представления мирно уживаются рядом с языческими. Аналогичное явление мы видим и здесь. Народы, создавшие стройные мифологические религиозные системы, сохранили и смешали в своих религиозных представлениях пережитки эпохи дорелигиозной, когда еще богов не было, а были мелкие духи, обладавшие не большею силою, чем сам человек.