От детской грыжи повитуха заговаривает: "Бабушка Соломонидушка у Пресвятой Богородицы грыжу заговаривала (или заедала) медными щеками, железными зубами, так и я заговариваю у раба б. N." 20. Конечно, во всех этих случаях эпитеты только подчеркивают эффект загрызания. Соломония, как и сама знахарка, встречается в заговорах и без железных зубов, а как обыкновенный человек. "Бабушка Соломония мыла, парила р. б. N в парной бане, заедала, загрызала и заговаривала грыжныя грыжи у раба б. N." Далее грыжа ссылается в чистое поле грызть "серный камень" 21. Конечно, и щука была первоначально просто щука, так же, как и зуб, о котором упоминает знахарь, просто щучий зуб, а не железный щучий зуб. В параллель к железной щуке появляется и железный муж, поедающий и пожирающий грыжу 22. Кроме того, эпитеты "медный", "железный" даются не только щуке, а и человеку, у щуки-то они не стойчивы. В одних случаях, как у бабушки Соломонидушки, эпитет подчеркивает крепость одних только зубов: "щука, ежовая кожа, булатные зубы" 23. В других случаях он превращается "в сказочный симпатический" эпитет. Так в одном из заговоров от грыжи попа ается "щука золотая и перье золотое и кости золотыя, и зубы золотыя", и щуку просят выгрызть грыжу "золотыми зубами" 24. А как появляются симпатические сквозные эпитеты, мы уже видели. Они ничто иное, как отражение симпатических чар в слове. Все они с здаются для того, чтобы оттенить ярче желанное качество. В данном случае желательна особенная крепость зубов для загрызания грыжи. Потому-то они и "железные" или "золотые". Точно так же и замки, которые запирает пастух, бывают "булатные" или "золотые .

Так на почве симпатического обряда создается мифический образ. А раз он появился, и формула, содержащая его, оторвалась от обряда, то дальнейшее его развитие может пойти в самых разнообразных направлениях. Щука, напр., из существа, врачующего грыжу, сама сделалась олицетворением грыжи. Отсюда - появление в заговорах таких выражений: "ой еси грыжа, вошла еси ты в р. б. N. в вотчину щукою..." 25. Такова судьба образа щуки в заговорах от грыжи. Но образы слвременной заговорной литературы не отличаются особенной прочностьюю прикрепления к своему рабочему месту. Создавшись на почве определенного обряда, они отрываются потом от него и начинают бл ждать по самым разнообразным областям. То же случилось и с чудесной щукой. Раз создался миф о животном, отгрызающем болезнь, то почему бы ему отгрызать только грыжу. Почему не отгрызать, напр., "конский ноготь"? И чудесная щука действительно является в этой роли 26. Есть еще у щуки и совершенно особая роль: она уносит ключи, которые, по закрепке, бросают в море 27. Но здесь уже образ заговорной щуки сливается с представлением о другой рыбе, какая, по древней легенде, проглатывает ключ или кольцо. И следование этих отношений не входит в рамки настоящей работы.Пока мы занимались мотивом чудесной щуки, изолировавши его от других побочных образов. На самом деле этого в заговорах нет. Образы заговорной литературы вступают, как я уже сказал, в самые различные соединения. То же случилось и со щукой.

Почти все действия эпических заговоров сосредоточиваются в чистом поле, в океане-море, у латыря-камня. Туда же должна, конечно, попасть и щука. Уже в первом приведенном мною заговоре шаблонное начало Встану благословясь, пойду... в чисто поле." Представление о речке медвяной с золотыми берегами создалось, как кажется, под влиянием все тех же симпатических эпитетов. Сквозные эпитеты проникают не только весь тот образ, при каком они впервые зародились, но и всю обстановку, в какой помещается такой образ. Так в заговорах на остуду ледяным является не только действвующее в заговоре лицо, но и вся обстановка. Наклонность эпитетов щуки "медная" и "золотая" обратиться в сквозные была мною отмечена выше. Здесь мы, как будто, наблюдаем то же самое стремление. В одном случае эпитет ограничивался только образом щуки (золотой), а в другом затронул и обстановку, в какой действует щука. Так получилась, вероятно, река "медна" (медяна) и берега "золотые". Позднее уже, под влиянием другого представления о реках медовых с кисельными берегами, "медяна" заменилась словом "медвяна". Аналогичен этому образу другой - "океан-море железное" 28.
– По другой редакции в поле оказывается уже не река, а "окиян-море и есть на окияне-море белый камень, и есть под белым камнем щука...". Далее следует описание щуки и просьба выгрызть грыжу у р. б. Это превая часть заговора. Вторая часть органически не связана с первой. Это новый мотив, развившийся из другого прие а лечения грыжи. Наконец, посмотрим наслоения в самом длинном из сохранившихся заговоров от грыжи. В океане-море, на латыре-камне, уже является чудесный терем; в тереме красна девица; к девице просьба: "дай ты мне р. б. грыжных слов", и следует жалоб на грыжу. "И возговорит красна девица: ой еси грыжа, вошла еси ты в р. б. N. в вотчину щукою, и ты выйди из него окунем, и пойди к белому каменю..." 29. Следует формула ссылания болезни. Таким образом, основная часть, собственно заговор, оказывается вложенной в уста чудесной девицы. По поводу неоднократно встречающегося при разбираемом мотиве ссылания грыжи к"белому" или "серому" камню, замечу, что только в этом отразилось влияние другого мотива, только что упомянутого выше. Второй мотив развился из симпатического обряда, изображавшего переведения грыжи на камень при помощи мочи. Упоминание об этом камне в мотиве щуки, конечно, облегчило до некоторой степени приурочение последней к латырю-камню.

Итак, в каком же отношении разобранный мотив стоит к изложенной выше теории? Мы уже видели, что вплоть до появления эпической части соответствие устанавливается на всех ступенях. Началось с чистого действия, потом действие постепенно забывается, смыс его теряется, словом, оно отмирает, в результата чего необходимым образом проявляются словесные формулы. Видели, наконец, как мог попасть в эти формулы образ щуки; видели, как обращался этот образ в фантастический миф. С появлением мифа является и эпическая часть. В развитии эпической части в III гл. также установлено несколько ступеней: !) ссылка на предыдущий аналогичный случай (действительный или мифический), 2) приписывание этому прецеденту божественного характера (действующие лица боги и святые), 3) заговорная формула вкладывается в уста необыкновенного существа (боги, святые, чудесные люди).

Согласуется ли мотив щуки в своем развитии с этими этапами? Предварительно надо заметить, что мотив щуки является только частным проявлением друго о мотива более широкого, как это видно из предыдущего, мотива "загрызания". Ведь мы видели, что "загрызание" совершалось не только щукой, а еще и человеком и мышью. Поэтому естественно ожидать, что развитие пойдет и в направлении этих образов. Действ тельно, мы видели, что "бабушка Соломонидушка" может с успехом заменять щуку. Образ мыши в эпических заговорах мне не попадался. Если даже допустим, что его нет вообще в записи, то и тогда нельзя еще утверждать, что его не существовало на самом деле. Всегда надо помнить, что в записи попала незначительная часть существоваших заговоров. Однако, мне кажется, что мышь действительно не попала в эпическую часть. Почему - объясню ниже. Сложность мотива "загрызания" отчасти затемняет исследуемый процесс Кроме того a priori предполагающаяся утрата многих редакций и вариантов подтверждается еще тем обстоятельством, что сохранившиеся редакции очень сильно разнятся друг от друга.

Бесспорно, существовал целый ряд переходных ступеней. Совершенно, напр., невозможно проследить, как щука обратилась в олицетворение грыжи. Теперь посмотрим, отразился ли в сохранившихся редакуциях грыжных слов первый этап развития эпической части, т.е. ссылка на предшествующий факт, которою подкрепляется целесообразность загрызания грыжи щукою. Да, сохранился в рассказе о какой-то щуке, отгрызающей грыжи. Однако, образ щуки в дошедшей редакции уже настолько переработался, что эту редакцию скорей можно отнести ко второй стадии развития, когда авторитет обряда подпирае ся тем, что существование обряда приписывается не простому существу, а божественному или чудесному. Но ярче эту вторую стадию запечатлел мотив загрызания человеком. Эпическая часть рассказывает, как бабушка Соломонидушка у Богородицы грыжу загрызала заговаривала), и тот час же после этого знахарка говорит: "так и я заговариваю" и т.. 30. Эта формула лучше всего показывает, зачем вводились в заговор святые и боги. Они вводились для того, чтобы сослаться на их авторитет в оправдание того приема, какой применяет знахарь. Этот же заговор замечателен еще тем, что, будучи параллелизмом, он не содержит в себе элемента пожелания. Следовательно, параллелизм в заговорах может служить и не для выражения пожелания в более яркой форме, а и еще для чегоо. Для чего - это видели ранее: для пояснения действия и его целесообразности. Но существовали ли эпические заговоры с мотивом загрызания грыжи человеком, относящиеся к той стадии развития, в которой действуют еще не всятые? Мне такой редакции не известно. Возможно даже, что ее и не существовало.

Дело в том, что для подтверждения авторитета обряда могли обращаться прямо к формулам второй стадии, т.е. ссылаться на деятельность необыкновенных существ. Такой прием, скачок через одну ступень, особенно мог распространиться в ту эпоху, когда в создании заговоров большую роль стала играть аналогия, т.е. в эпоху, когда слово приобрело уже авторитете самостоятельной магической силы, независимой от обряда. Третья стадия развития эпической части является в результате стремления оправдать авторитет формулы, оторвавшейся от действия и таким образом утратившей свою точку опоры. Достигается это вкладыванием формулы в уста необыкновенного существа. Эту последнюю стадию, как мы видели, представляет моти чудесной щуки. Заговорная формула вкладывается в уста какой-то красной девицы, сидящей на латыре-камне. Образ девицы очень часто появляется в заговорах в роли целительницы человеческих недугов.
– Теперь сравним степень развития словесных формул в ра смотренных трех мотивах "загрызания". Результат получается очень интересный. Как я выше сказал, образ мыши вовсе не попал в заговоры. Не только его нет в эпических, но и в первичных пояснительных формулах. Чем это объясняется? Очевидно тем, что поя нения не требовалось. Действие мыши и без того понятно, когда случается, что она даже прогрызает живот пациенту 31. Не было пояснительной формулы, не последовало и дальнейшего развития слова. Слово появляется только тогда, когда авторитет действия нач нает колебаться, и развивается за счет отмирающего действия. Здесь же действие в полной силе, поэтому нет нужды и в слове. Но вот пикусывает человек либо прямо пуп, либо через тряпку, либо просто закусывает щепку. Теперь уже действие не так вразумите ьно, а в последнем случае и вовсе непонятно. и вот в возмещение убыли в выразительности действия, появляется пояснительная формула. А из нее потом развилась и эпическая часть. Характерно то обстоятельство, что в этом случае развитие эпической части н пошло дальше второй стадии (по крайней мере не засвидетельствовано известными мне записями). Почему? Да потому, что третья стадия наступает тогда, когда действие совершенно отмирает, и таким образом формула останется без почвы. В данном же случае де ствие, хотя уже в процессе отмирания, но еще не отмерло. А формула опирается на него. Третий вид загрызания - загрызание щукой - прошел уж все стадии. Действие в нем совершенно отмерло, а вследствие этого наступила и третья стадия развития эпической асти. Таким образом, грыжные слова наглядно иллюстрируют положение, что заговорные формулы органически развиваются за счет отмирающего обряда.

В заключение обращу внимание на то, что грыжные слова обычно не принимают вида "пожелания в форме сравнения . Объясняется это тем, что первоначальные формулы не имели такого вида. Не появился он поэтому и в дальнейшем развитии. Du Dieb sollst stehen wie ein Stock. Этот мотив пользуется большой популярностью на Западе. Приведу французскую редакцию:

– "Pierre, Pierre, Pierre, prens (3 tois) la puissance de Dieu sur tout voleur qui desire prendre mon bien ou emporter mes meubles. Je te l'ordonne. Tu les arreteras, les lieras tout court comme un tronc, raides comme un roc, les yeux regardant en l' ir jusqu' a ce que je les aie vus et connus". Saint Pierre annonca a Marie: "Marie (3) o verge qui es accouchee, vois les Juifs qui viennent pour prendre ton cher enfant".
– La sainte-Vierge dit: "Saint Pierre, lie!" (3) - Saint Pierre repond a Mapie "Marie (3), j'ai deja lie avec la main de Dieu et avec des cercles de fer". Saint Gabriel dit: "Il faut que le voleur soit attarpe, lie, qu'il soit lie pour etre venu voler les miens. Il s'en ira, s'il peut compter toutes les etoiles qui sont au c el, toutes les gouttes d'eau qui sont dans la mer, tous les grains de sable qui sont sur la terre, toutes les feuilles d'arbres qui sont dans les bois, tous les flocons de neige qui tombent. Toi, voleur ou voleuse, si tu ne peux les compter, il faut ue tu sois lie et marque, vendu comme Judas, qui est dans l'enfer, pour avoirdonne le faux baiser a Dieu, il fait que les membres se tiennent raides comme des arbres et das barres de fer, jusqu' a ce que je t'aie vu et connu de mes propres yeux, parl de ma propre bouche et donne le pouvuir de partir" 32.