Полярную ночь Гринер хвалит. А полярный день недолюбливает. И не потому, что одеялами окна надо закрывать...

– Возвращаешься в два ночи от чужой жены, - говорит, - а все любопытные, которые не спят, смотрят в окошки и комментируют: "А вот и Гринер... Возвращается от Татьяны!"

– Итак, ее зовут Татьяной?
– спрашиваю.

– Это я к примеру. А ее зовут... По-разному.
– И громко на всю улицу захохотал.

У Дворца шахтеров, монументального здания с колоннами, тоже шедевр времен культа, высятся две столь же впечатляющие фигуры рабочих: один с отбойным молотком, другой с вагонеткой.

Зеки, которых прогоняли мимо на работу, ухмыляясь, приговаривали: этих-то не посадили... Пока стоят...

На фронтоне аршинными буквами стихи. Уж не Гринера ли?

Когда идет шахтер навстречу, благоговей,

Он света нового предтеча, он - Прометей!

Говорят, в сталинские годы, военные и послевоенные, тут был театр, поражавший созвезди-ем блистательных имен заслуженных и народных артистов, которых свозили со всего ГУЛАГа по личному распоряжению генерала Доброва. Он был тут и царь и бог.

Этого генерала мне довелось наблюдать в домашней обстановке, в доме чекистов на Садово-Триумфальной. Генерал был отцом моего приятеля, к которому я захаживал домой. Выйдя на пенсию в хрущевские времена, дядя Коля здорово поддавал, а приняв норму, это было не менее пол-литра, повествовал, весьма красочно, как со знаменитыми актрисулями осваивали они тундру, выезжая туда на американских виллисах, полученных в счет ленд-лиза, и в соответствующем сопровождении: со свитой, с музыкой и вином...

– Лучший театр в стране был... Но, правда, без зрителей...
– похвалялся он.
– "Зрителя-ми" был только сам.

Теперь днями он просиживал у телевизора, а если на экране возникал образ вождя и лучшего друга чекистов, рыдал, вытирая слезы ладонью...

Запомнилось, что его генеральская шинель с золотыми погонами и голубыми лычками всегда висела на вешалке в прихожей, будто хозяин собирался по первой же боевой тревоге снова ее надеть.

Прогулка с Гринером по городу подзатянулась, хотя город не велик. Ныне в Воркуте четыре района, а если скажут, что кто-то переехал в пятый район, это - на кладбище.

С продуктами в городе, как и везде, перебои... Но в отличие от Средней России, нет базар-чиков, а здешние сочинители поют частушку: "Птицеферму мы подняли, и другая строится. А шахтеры видят яйца, когда в бане моются..."

В редакции суета, выпуск номера, и фотокор Роман Юнитер, худощавый, с остренькой бородкой, рассказывает, как сегодня водитель рейсового автобуса забежал в магазин за хлебом, а кто-то находчивый сообразил: сел за руль да и повез сам себя домой. Он-то смылся, а пассажиры сидят, ждут...

Но это пустячки... Тут на шахту возят заключенных, а дорога-то, объединяющая все шахты, одна, в ширину машины, если застрянет кто, пробка на десяток километров... Возят заключенных в вагоне, поставленном на автомобильную платформу, называют почему-то "Марат". Так вот, "Марат" застрял на дороге, и охрана, обматеренная шоферней, открыла дверь и попросила зеков толкнуть дружно машину. Ну, они и толкнули... разбежались...

А еще новость: звонят с Рудника, где живут геологи: "Приезжайте, у нас книги жгут!" - "Какие книги?" - "Да те, что хранились в шахте!" - "Книги в шахте?" - "Ага. Тысячи... Как в Ленинке все равно..." Выяснилось, что в середине войны, когда запустили дорогу Воркута - Ленинград, ее зеки строили, пошли в блокадный замерзший город составы с углем, а обратно благодарные ленинградцы загружали вагоны книгами. Посылали целые библиотеки, то лучшее, что оставалось бесхозно в пустых домах (хозяева, большей частью интеллигенция, умерли от голода...).

Но кому было в Воркуте читать книги из профессорских библиотек, если сплошь лагеря! Прибывшие книги свозили на Рудник и сваливали в тамошнюю шахту, где они благополучно долежали до наших дней. Теперь их подняли наружу, свалили в кучу, выше дома, и подожгли.

– Я на дежурный "газик" - и прискакал, - рассказывает Гринер, - а там полыхает, не подойти... Палочкой поковырял, пододвинул одну тлеющую книжицу к себе, а это, мать честная, прижизненное издание Пушкина... Раритет!

После редакции - клуб, где Гринер читает школьникам из старших классов свои стихи.

Мне всю жизнь везет на вагоны спальные,

Мне всю жизнь везет на дороги дальние,

Я на Север пришел не по глупому случаю,

Я пришел потому, что ужасно везучий.

Я пришел отогреть эту землю руками,

Я пришел разбудить эту землю стихами...

Это был мой первый визит за Полярный круг.

А уж замечено, кто сюда хоть раз попадет, непременно захочет вернуться. Север - болезнь такая. Магнит для эмоциональных душ, затягивает необычным стилем жизни, стихией, вольницей, непривычной для нас, москвичей.