Шрифт:
Монахиня мягко улыбнулась.
— Мирянкам, — сказала она, — монастырь кажется тюрьмой. А мы счастливы, что при жизни достигли пристани.
В разговор вмешалась старая монахиня.
— В ордене благовестниц, — сказала она, глядя на Мадзю, — я знавала когда-то мать Фелициссиму, которая в миру носила фамилию Бжеской, имени ее в миру я не помню. Не была ли она вашей родственницей?
Мадзя была просто потрясена.
— Это была тетка моего отца, Виктория Бжеская, — ответила она сдавленным голосом.
— Вы, конечно, не могли знать ее, вот уже двенадцать лет, как ее нет в живых, — говорила монахиня. — Это была необыкновенно набожная женщина, она так молилась и умерщвляла плоть свою, что ей не однажды приходилось запрещать…
Пани Коркович опять завела разговор о больнице и благородстве Ады Сольской. Прощаясь, старая монахиня поцеловала Мадзю.
— Я постоянно живу в Варшаве, — сказала она. — Если вы, дитя мое, захотите как-нибудь навестить меня, я буду вам очень признательна. Ваша бабушка сделала мне много добра, я ее очень любила.
После ухода монахинь страх и тоска овладели Мадзей. В детстве она слышала рассказ о том, как постриглась ее бабушка Виктория, обряд пострига сравнивали с похоронами. Потом она несколько раз встречалась с монахинями, причем всегда при неблагоприятных обстоятельствах: у постели больного или у гроба.
Все горькие воспоминания ожили сегодня, и Мадзе все время виделись справа и слева бесконечные шеренги монахинь.
«Какая страшная жизнь! — думала Мадзя. — Сидеть в вечной тюрьме, порвать с семьей, отказаться от знакомых, смотреть на мир только через решетку. И никакой цели, никакой надежды! Ах, лучше сразу умереть!»
Но пани Коркович была очень довольна, так довольна, что, потирая руки, сказала Мадзе:
— Ну, если уж теперь Сольские не вспомнят о нас, тогда они люди настолько неделикатные, что и знакомиться с ними не стоит!
Спустя несколько дней, незадолго до обеда, в комнату к Мадзе вбежала взволнованная Линка.
— Панна Магдалена! — крикнула она. — Пришли Сольские, мама вас зовет. Боже, а тут папа уехал!
Мадзя от радости обняла Линку.
— Наконец-то, — воскликнула она, — исполнилось наше с мамой самое горячее желание! Ах! какие они милые!
У запертой двери гостиной Стася подглядывала в замочную скважину. Увидев Мадзю, она смутилась и убежала в столовую, но когда Мадзя вошла в гостиную, вернулась на прежнее место и, потянув Линку, шепнула ей:
— Какое счастье! И Бронек здесь. Теперь уж он, наверно, женится на панне Сольской… Но какая же она некрасивая!
Мадзя вошла как раз в ту минуту, когда охваченная возбуждением пани Коркович представляла Сольским пана Бронислава.
— Мой сын! — говорила она с воодушевлением. — Какое несчастье, что мужу пришлось уехать в Корков, туда, где вы, ваше сиятельство, — тут она поклонилась обоим, — хотите построить сахарный завод. Но после возвращения муж не замедлит…
— Ваше сиятельство, вы кажется, совсем не бываете у Стемпека? — спросил пан Бронислав.
— Вы угадали, сударь, — любезно ответил Сольский.
— Не могу передать вам, — декламировала пани Коркович, — как панна Магдалена скучает по вас.
Мадзя с изумлением воззрилась на пани Коркович, но в это время заговорил Сольский.
— Кстати, вы мне напомнили, милостивая государыня, что мы приехали к вам с просьбой…
— Приказывайте, ваше сиятельство! — склонив голову набок, воскликнула пани Коркович.
— Мы боимся просить вас, не будучи уверены в том, что вы нам не откажете…
— Для нашего дома, ваше сиятельство, ваше желание закон!
Мадзя сидела как на угольях, панна Сольская краснела, пан Бронислав, увидев, что гостья краснеет, тоже покраснел.
«Не так уж она некрасива, как говорили!» — подумал он.
— Моя сестра, — говорил Сольский, — так любит панну Магдалену, что не может обойтись без нее…
— Пожалуйста, в любое время, на весь день!.. — прервала его пани Коркович.
— …и мы явились к вам с покорнейшей просьбой освободить, если соблаговолите, панну Магдалену от нынешних ее обязанностей, — закончил Сольский.
— Но… — запротестовала Мадзя.
— Дорогая, прошу тебя! — взяв ее за руку, шепнула панна Сольская.
Пани Коркович остолбенела.
— То есть как это? Если я вас верно поняла… — начала она.
— Да, да, — подтвердил Сольский, — именно об этом мы вас и просим.
— Не знаю, согласится ли на это панна Магдалена, которую все мы так любим…