Муртузов приоткрыл рот от удивления. Это звонил секретарь райкома. Муртузов осторожно прикрыл за собой дверь, спрятал дела и поспешно направился в райисполком.

15

Кямилов был один. Заложив руки за затылок, он раскачивался в кресле и тихонько насвистывал.

– Ну как, следователь?
– спросил он, не меняя позы. И зевнул: - Что нового?

– Пока живем, товарищ Кямилов, - ответил Муртузов, почтительно кланяясь.
– Желаем вам полного благополучия.

– Видишь, как игнорируют нас наверху, посылают к нам своих людей? Огромная туша Кямилова едва помещалась в мягком большом кресле.
– Выходит так, что мы здесь пыхтим и потеем, а труды наши ничего не стоят...

– Лишь бы вы сами были здоровы, - сказал Муртузов и сел.
– Какая разница? Разве не все равно, кто будет прокурором, я или этот приезжий...

– Разница в том, что власть должна быть на местах, а не на небе... Кямилов высвободил руки и выпрямился.
– Разница большая, очень большая, товарищ Муртуз Муртузов.

– Это верно, но ваше здоровье ценнее всего, стоит ли вам так расстраиваться?
– Муртузов постарался выдавить улыбку на бледном лице.

Кямилов снова зевнул.

– Нет, я напишу об этом, - сказал он, постукивая ногой об пол, - Так тоже не годится. Мы тут из кожи вон лезем, строим колхозы, создаем фермы, укрепляем район, жизни не жалеем. А они игнорируют нас и наши решения. Кямилов взял из большого серебряного портсигара папиросу и закурил.
– Ну, что там мудрит новый прокурор?

– Он пока больше философствует, чем работает. Сегодня с самого утра только тем и занимался, что критиковал ваши резолюции.

– Почему, интересно, он начинает с нападок на решения местной власти, а воров и кулацкое отродье оставляет в покое? А?

– Сам не понимаю, ей-богу. Он говорит: борьба против всякого беззакония - это есть борьба против воров и грабителей.

– А ты бы сказал: иди, ради бога, к черту, поищи себе бездельников. У них, может, есть время слушать такие глупости. Сказал или нет?

– Как не сказал, конечно, сказал.

– Не успел приехать, уже напал на наши решения!
– Кямилов опустил кулак на стол.
– Сейчас я его вызову, на глазах у всех опозорю. Он же молокосос! Или вот что, доведи это сам до его сведения. Так и передай ему: товарищ Кямилов говорит, что в течение двадцати четырех часов уберет его из района. Я сейчас же дам молнию в центр!
– Кямилов растопырил пятерню, одним пальцем нажал кнопку звонка и долго звонил, но секретарь не появился. Вместо него прибежал курьер с опухшими сонными глазами.

– Эй, где этот пес Саррафзаде?

– Он куда-то вышел, товарищ Кямилов.

– Разыщи его сейчас же, достань с неба, из-под земли, прямо из этих твоих сонных глаз выколупай, слышишь? Вот часы, я слежу: срок три минуты! Найди этого щенка, понял? Я жду ровно три минуты - дошло это до тебя? Кямилов посмотрел на ручные часы, величиной с блюдечко для варенья. Он любил все большое, массивное, бросающееся в глаза...
– Я считаю минуты, быстро. Беги!

Курьер выбежал. Кямилов зажег потухшую папиросу, затянулся и тут же бросил окурок в пепельницу. Разбушевавшийся Кямилов обрушился на следователя.

– Ты же не мужчина, а мертвец, труп! Поэтому тебя и не утвердили в центре. И очень правильно сделали, так тебе и надо.
– Кямилов без всякого стеснения говорил совершенно противоположное тому, что высказывал несколько минут тому назад.
– Одно только и умеешь - тихо, как червяк, копошиться и, заикаясь, спрашивать: "Гражданин, как ваше отчество?" Пишешь, спрашиваешь, пишешь, без конца зачеркиваешь, а пользы никакой.

– Товарищ Кямилов, я перед вами чист...

Кямилов ударил кулаком о стол с такой силой, что чуть не разбил стекло.

– Молчал бы! Ты если и заслужил что, так только гнилой гроб.

Муртузов испуганно замигал.

– Да, ты это заслужил, повторил Кямилов, довольный своим остроумием. Что можно возразить против этого изречения?.. Гнилой гроб...

Муртузов пытался что-то сказать в свое оправдание, но Кямилов закричал:

– Это золотое изречение. Цыпленок, только вчера вылупившийся из яйца, явился сюда и пытается замарать решение исполкома. А что такое исполком? Разве он не существует тут с первого дня революции? Разве ты не знаешь, сколько лет здесь Кямилов председателем? А ты молчишь и сюсюкаешь... Кямилов стал прохаживаться по кабинету. Пол заскрипел под его тяжелыми шагами.
– Следователь плакался: нет лошади. Мы выделили, дали. Попросил овес для коня. Достали. Заявил: нет седла. Подарили. Подковы, и те прибили для Муртуза Муртузова. Стремя поддержали, чтобы Муртуз Муртузов сел на коня... И нате, извольте, этот бездушный Муртузов не может своим языком даже мацони разрезать в знак благодарности нам за целый океан добра. А раз так, такого, как ты, не прокурором надо назначать, а выгнать, вышибить, как негодного следователя!.. Надо зубы иметь, дорогой мой, крепкие зубы...

– Вы меня еще не знаете, товарищ Кямилов, у меня есть зубы...

– Знаю, знаю, прекрасно знаю. Облысеть-то ты облысел, голова желтая, как тыква, а зубы, видите ли, у него сохранились. Не слишком ли они у тебя прочные, господин Муртузов?

– Ей-богу, из-за этого вашего предписания об аресте Саламатова я с ним столько спорил, что легче, как говорится, было бы коня на скалу взогнать.

– Какого это коня? На какую скалу?
– насторожился Кямилов. И внезапно решил: - Завтра же верни лошадь! Мы не можем незаконно расходовать государственные средства, чтобы ты скакал на коне. Завтра же верни коня, и все. Безоговорочно. Вассалам.