Шрифт:
– Разве она говорила вам об этом?
– О чем?
– притворился непонимающим Мамедха",
– О том, что она уедет к отцу или в колхоз на концерт?
– Говорила. Да.
– И вы согласились?
Начальнику милиции не терпелось. Он встал и направился к темной кладовой.
– Загляну на минуточку, товарищ прокурор.
Мехман остановил его.
– Не торопитесь, - сказал он и снова обратился к Мамедхану: - Вы согласились, чтобы она пошла к отцу или уехала в колхоз на концерт?
– А-а, понимаю, для чего вы спрашиваете...
– Я спрашиваю, давали ли вы свое согласие?
– Я понимаю, понимаю...
Муртузов жестом остановил Мамедхана.
– Вот человек, ей-богу. Ты выслушай вопрос до конца, прежде чем отвечать. Куда ты торопишься?
– Товарищ Муртузов, займитесь своим делом, не мешайте мне...
– сурово сказал Мехман.
Муртузов наклонил голову.
– Извиняюсь, - сказал он.
– Подчиняюсь... вашему указанию... я только.
– и видя, что прокурор не слушает его объяснений, замолчал.
Мехман снова опросил:
– Как вас зовут?
– Мамедхан. Вы же знаете.
– В голосе его звучала тревога, хотя он всячески пытался ее скрыть.
– Сколько дней прошло, как вы повесили свою жену?
Мамедхан пошатнулся, точно на голову ему свалился тяжелый камень.
– Как? Как вы оказали?
– Вы что оглохли? Я спрашиваю: сколько дней прошло с тех пор, как вы ее повесили?
Мамедхан бросил взгляд на Муртузова, ища у него помощи. Он тщетно пытался взять себя в руки, сдержать свое волнение.
– Десять дней я ждал ее, думал, она уехала к отцу или на концерт в колхоз.
– Почему же за десять дней вы не спрашивали, где она, не попытались узнать...
– Думал, сама вернется. Ждал.
– Как же она могла вернуться, если вы послали ее туда, откуда никто не возвращался?
– Она погубила себя, наложила на себя руки - при чем тут я? В чем я виноват?
– В убийстве!
– крикнул Мехман.
– Понятно? В убийстве! Вы хотели, чтобы женщина была рабой, как когда-то... Вы задушили ее, чтобы задушить новое!..
Мамедхан съежился и побледнел.
– Вешайте тогда и меня, если я виноват.
Мехман взял себя в руки и ответил спокойно, не горячась:
– Суд установит, какую меру наказания вы понесете. Не сомневаюсь только в том, что она будет тяжела...
29
Явер готовила на кухне обед. Шехла-ханум давала ей указания. А Зулейха, давно уже забывшая про свою болезнь и тяжелые переживания, прихорашивалась в комнате перед зеркалом, любовалась собой.
Человек в калошах увидел, что она одна, и смело переступил порог. Зулейха вздрогнула, повернулась.
– Ой, это вы? А я подумала...
– Да, это я, доченька моя, - прошептал человек в калошах и умолк с горестным видом, опустив голову. Он так и стоял с опущенной головой, пока Зулейха не спросила:
– Вы хотите что-нибудь сказать мне, да? Говорите же.
– Одно словечко, всего одно словечко, дочь моя...
– Так говорите, что же вы смущаетесь? Мы ведь не смотрим на вас, как на чужого...
– А разве близкому человеку все скажешь? Иногда стесняешься его больше, чем чужого. Еще подумают: дали Калошу материю, так он еще и подкладку хочет получить. Оказали старику уважение, а он сел на голову. Вот так получается, Зулейха-ханум. Человек не всегда может раскрыть свою душу даже родному ребенку...
Зулейха нетерпеливо передернула плечами.
– Что это вы изъясняетесь по поговорке: "Стрелу выпускаешь, а лук скрываешь". Говорите открыто.
Человек в калошах, оглядываясь по сторонам и смешно приседая при каждом шаге, подошел ближе и тронул ее руку, на которой красовались золотые часы.
– К несчастью, этот мой племянник...
– Кто?
– спросила Зулейха удивленно.
– Мамедхан.
– Какой Мамедхан!
– не сразу вспомнила Зулейха,
– Тот, который носил вам кур во время болезни. Добрый, услужливый человек... Мухи не обидит. У него повесилась жена. Она это сделала нарочно, чтобы погубить его. Слыхала, наверно, дочь моя? Да? Ну так вот, Мамедхан ее муж... Муж этой самой Балыш. Его отец и я были ближе родных братьев, я его считаю своим племянником. Какой это щедрый, великодушный человек. Тогда я прямо сказал ему, что мне вот эта вещь очень нужна.
– И человек в калошах довольно грубо сжал запястье молодой женщины.
– Он не отказал. За друга он голову отдаст, не то что часы. И теперь должен погибнуть из-за сумасшедшей бабы...
Зулейха побледнела и резким движением высвободила свою руку из цепких пальцев Калоша. Она начала отстегивать браслетку.
– Верните, верните ему эти часы, - сказала она. От волнения она никак не могла оправиться с неподатливым замком.
Калош сокрушенно покачал головой.
– Как вернешь? Он, бедняга, в тюрьме.
– Все равно. Надо вернуть. Вы можете пойти к нему в тюрьму, проведать его...
Человек в калошах прижал руку к обросшему волосами подбородку.
– У меня же есть совесть. Разве я не человек?
– Он потряс полами рваного архалука, потопал ногами в старых калошах.
– Как же это так? Я дал тебе часы и теперь возьму их обратно? Как можно?