И тут же Кямилов стал возражать самому себе: "А мой внучки с бантами в волосах? Через несколько месяцев, когда они опять приедут сюда на дачу, что они скажут мне? Разве они не спросят у меня: "Дедушка, что это за новости? Разве эта молодая женщина наша бабушка?" А мои дочери? Как они будут смотреть на Зарринтач? Не спросят ли они: "Папа, что это такое?" Но как бы они ни смотрели, как бы ни осуждали, лишь бы им не пришлось сказать - наш отец остался одиноким, все его покинули... И потом, во всем виновата их ворчливая мать, которая разрушила семью и сама собственной злостью сократила себе жизнь, ушла в могилу..."

Кямилов устремил глаза на раскрытую книгу "Хоп-хоп намэ", лежавшую на столе Вахидова.

"На голове у него - папаха, словно труба,

Он совсем старик, в деды годится мне".

"Какое отношение имеют эти слова ко мне? Почему эта я гожусь ей в деды? Нет, эта Зарринтач не малютка, вчера только отнятая от груди матери, о которой пишет Мирза Алекпер. В этой Зарринтач шесть пудов весу. Напрасно Мардан, разгорячившись, протянул руку к этой книге, желая прочесть оттуда отрывок. Все они раздувают!.. Какое может иметь отношение это стихотворение к моему семейному положению?
– "Ты устарел, отстал..." - Почему это я отстал, скажите, пожалуйста? Почему не ты, а именно я отстал?"

Кямилов злобно посмотрел на Вахидова и Мехмана, которые, словно забыв о его присутствии, погрузились в чтение бумаг.

"Неужели эта писанина состряпана против меня? Как сделать, чтобы хоть издали заглянуть, увидеть, что они там написали, избавиться от сомнений? Определенно, они готовят эти документы против меня! Иначе зачем бы им шушукаться, склоняться один к другому? Могли бы читать вслух. Нет, это подозрительные бумаги!.. Хорошо, допустим, меня не будет, кто может заменить меня здесь? Никто. Кто может стать председателем?.. Кто сможет вести заседания президиума? Никто! Но если. Если, все таки... если они меня осилят, то кто заменит меня? Джаббарзаде? Джалилов? Если их обоих соединить вместе, эти щупленькие мужчины не сравняются оба со мною одним.
– Он презрительно улыбнулся.
– Им всего по двадцать восемь - тридцать лет. Следовательно, когда была установлена Советская власть, сколько тогда лет было каждому из них? Да они, наверное, тогда даже в комсомоле не состояли. И они заменят меня? Но тогда мой меч разил без промаха. Говорят: "Он не читает книг, не пишет конспектов". Ложь! Кто просматривает все директивы, поступающие из вышестоящих организаций? Кто пишет красным карандашом резолюции? Да если бы не мои мысли, не мои идеи, разве сумел бы женоподобный Кемал состряпать хоть одну докладную записку? Я же диктую ему..."

"А книги?
– будто чей-то голос опросил.
– А книги ты читал?" Но какое все это имеет отношение к сегодняшнему спору? Что с того, что я не читал? Кому какое дело? Выходит, что даже такого сильного человека, как я, могут среди бела дня напугать черные призраки. Вот что значит истрепать себе нервы на работе. Вздор! Неужели я так легко покину поле битвы? Нет. Мои недоброжелатели так много сплетничали обо мне, распространяли столько небылиц, что в конце концов капля за каплей они подточили мою уверенность и заронили сомнение даже в мою душу!".

– Вы сами отстали,- пробормотал Кямилов.

Вахидов исподлобья посмотрел на него. Он почувствовал, какое душевное смятение переживает Кямилов. Может быть, он раскаивается в своих поступках?..

Мехман тоже поглядывал на Кямилова. Иногда их взгляды скрещивались, и тогда они поспешно отворачивались. Но в последний раз, когда они посмотрели друг на друга, Кямилов будто сказал ему: "Все это натворил ты, молокосос! Ты натворил!"

Мехман смело выдержал взгляд.

Кямилов сильно затянулся, пропустил дым сквозь зубы. "Нет, нельзя так просто сдаться, растянуться на земле". Он встал и, словно испытывая себя, проверяя свои силы, начал двигаться тяжелыми шагами по комнате. Он топал, разминал плечи, отдувался, пока не подошел совсем близко к карте. "Да, Вахидов велел составить эту карту именно для того, чтобы все работы в районе отнести за счет своей энергии, своего руководства!.. Завтра я вызову этого самого инженера с портфелем и велю ему составить карту, больше этой в три раза. Вессалам! Сперва я сам начерчу план на белом листе бумаги, потом скажу: сними копию!.. Люди могут совать всем в глаза свои достижения, а я нет? Зачем ждать, пока тебя спросят - что ты сделал, какие ты имеешь заслуги? Надо самому сказать: о, чего я только не видел, каких только заслуг у меня нет! Сомневаетесь! Но если все эти годы я сидел праздно, кто в таком случае двинул вперед все дела?" - Кямилов любовно посмотрел на свои руки, зевнув, открыл рот, как широкий мешок. Его мощная грудь поднялась и опустилась. Он хотел что-то произнести, но в это время в комнату вошел помощник Вахидова.

Как-то странно посмотрев на Кямилова, он подошел совсем близко к секретарю райкома и что-то тихо сказал. Вахидов прочитал телеграмму. Из центра сообщали, что Кямилов отстраняется от работы и вызывается в распоряжение республиканских организаций, и указывалось, что на его место следует выдвинуть кого-нибудь из районного актива. "Кого же рекомендовать? подумал Вахидов.
– Джаббарзаде или Джалилова? Ну, этот вопрос решит пленум. Кого бы из них ни выбрали, они оба лучше этого вельможи", и он молча придвинул Кямилову телеграмму.

Тот величественно взял телеграмму, полагая, что Вахидов все же хочет с ним посоветоваться по вопросу, который не может решить сам. Он несколько раз внимательно прочитал текст. Испарина покрыла его тело. Не веря глазам своим, он еще раз приблизил к себе бланк, но буквы сливались в одно туманное пятно, и, не различая ни слова, он опустил листок на стол.

– Ну что ж... Ничего...
– пробормотал он.
– Мы еще скажем свое слово.

Вахидов спросил у Мехмана:

– Мы, пожалуй, закончили с вами? У вас все? А что за дело, вот то - в толстой папке?

– Это материалы ревизии детсада. Дело Зарринтач Саррафзаде.

– Разве Джабиров передал акт обследования в прокуратуру?

– Да, есть основания для привлечения ее к ответственности.

Вахидов почти с сожалением посмотрел на Кямилова.

– Но ведь они... недавно справили свадьбу. Вот ведь как нехорошо получается.

Мехман искренно сказал:

– Я бы тоже не желал этого, но, к великому моему сожалению...

– Вы уверены в своей правоте, товарищ прокурор?

– Уверен.