– Ну-ка, малый, говори правду, - тихо произнес Лоусон.
– Где тебя прятали?

– Меня не прятали, начальник.

Сейчас на него смотрели все трое; он чувствовал, что впервые за все время они пытаются его понять.

– Так что же тогда случилось?

– Начальник, когда я посмотрел на людей из-под земли и увидел, как они живут, я их полюбил...

– Кончай дурацкие разговоры, - рявкнул Лоусон.
– Кто тебя подослал?

– Никто, начальник.

– Может, он правду говорит, - вмешался Джонсон.

– Допустим, - сказал Лоусон.
– Никто тебя не прятал. Тогда скажи нам, _где_ ты прятался.

– Я залез в подземелье...

– Про какое, к черту, подземелье ты все время толкуешь?

– Я просто залез...
– Он запнулся, поглядел на улицу, потом показал на люк.
– Туда залез и там остался.

– В канализацию?

– Да, начальник.

Полицейские расхохотались, но тут же умолкли. Лоусон развернул машину и поехал к Вудсайт-авеню; он остановился у высокого жилого дома.

– Что будем делать, Лоусон?
– спросил Мерфи.

– Отведем его ко мне, - сказал Лоусон.
– Надо подождать до вечера. Сейчас ничего нельзя сделать.

Они вытащили его из машины и ввели в вестибюль.

– По лестнице, - буркнул Лоусон.

Одолели четыре марша лестницы и вошли в гостиную маленькой квартиры. Джонсон и Мерфи отпустили его руки, и он растерянно остановился посреди комнаты.

– Ну ладно, - начал Лоусон, - кончай свою брехню. Где ты прятался?

– Я залез под землю, я же говорю.

Вся комната задрожала от хохота. Лоусон подошел к буфету и достал бутылку виски; поставил стаканы перед Джонсоном и Мерфи. Они выпили.

Он понимал, что не может с ними объясниться. Он пытался собрать текучие, разрозненные образы, которые плавали в его сознании; для него эти образы были ясными, но он не мог облечь их смыслом, который был бы понятен другим. Он заплакал от беспомощности.

– Ну точно, ненормальный, - сказал Джонсон.
– Все ненормальные так плачут.

Мерфи прошел через всю комнату и закатил ему оплеуху.

– Хватит беситься!

Его охватило возбуждение; он подскочил к Мерфи и схватил его за руку.

– Давайте я покажу вам пещеру, - сказал он.
– Пойдемте, вы все увидите!

Не успел он договорить, как его резко ударили в подбородок; глаза застлало тьмой. Сквозь забытье он почувствовал, что его подняли и уложили на диван. Услышал тихие голоса и хотел подняться, но сильные руки не пускали его. Сознание стало проясняться. Он медленно сел и уставился на них мутным взглядом. В комнате стало темно. Сколько он пролежал без сознания?

– Слушай, - мягко сказал Лоусон, - покажешь нам свое подземелье?

Глаза у него заблестели, и сердце наполнилось благодарностью. Лоусон поверил ему! Он встал и на радостях схватил Лоусона за руку так, что тот пролил виски на рубашку.

– Полегче, черт возьми, - сказал Лоусон.

– Извините, начальник.

– Ладно. Отвезем тебя туда. Но смотри, говори правду, слышишь?

Он захлопал в ладоши от радости:

– Я вам все покажу!

Сбылось наконец! Теперь он сделает то, что обязан был сделать. Сбросит, наконец, свою ношу.

– Ведите его вниз, - приказал Лоусон.

Его свели в вестибюль; когда вышли на тротуар, он увидел, что на улице ночь и сыплет мелкий дождь.

– Когда я туда лез, вот так же было, - сказал он.

– Что?
– спросил Лоусон.

– Дождь, - сказал он с широким взмахом руки.
– Когда я лез туда, шел дождь. От дождя вода прибыла и выперла крышку.

– Замолчи, - буркнул Лоусон.

Сейчас они не верят ему, но они поверят. Им владел восторг самоотверженности. Он едва сдерживал свое воодушевление. Они увидят то, что он видел; они почувствуют то, что он чувствовал. Он проведет их через все свои лазы и... Ему хотелось запеть гимн, запрыгать от радости, обнять полицейских как друзей.

– Полезай в машину, - приказал Лоусон.

Он влез, Джонсон и Мерфи сели по обе стороны от него; Лоусон занял место за рулем и завел мотор.

– Ну, говори, куда ехать, - сказал Лоусон.

– Около того места, где убили женщину, сразу за углом, - сказал он. Машина медленно тронулась, он закрыл глаза и вспомнил песню, что пели в церкви, - песню, которая вселила в него такой ужас и переполнила жалостью. Он тихо запел, покачивая головой:

Я рада, рада, как я рада

Иисус души моей услада.