–  Потому что приезжих гномов не бывает, - пояснил Лоайре - все еще слегка уязвленный недавней подначкой, но донельзя довольный тем, что может проявить свои познания.

–  Да?
– заинтересовался Аркье.
– А кто у них тогда бывает?

–  Родственники, - изрек Лоайре с таким видом, словно бы это и впрямь все объясняло.

Аркье, невзирая на свою пресловутую воспитанность, все же слегка вытаращил глаза.

–  Ну, как бы тебе сказать...
– пустился в объяснения Лоайре.
– Вот если ты, к примеру, гном...

Судя по выражению лица Аркье, представить себя гномом ему было очень и очень затруднительно.

–  И приехал ты... ну, хотя бы в тот же Арамейль. Быть такого не может, чтобы там не оказалось так уж и совсем никого из твоего клана.

Что да, то да, подумал Эннеари. Это родством гномы считаются кланами а живут, где придется. Даже в самом малом поселении на полторы сотни душ беспременно найдется хоть кто-нибудь из твоего же клана. Чтобы гном среди гномов да родню не сыскал - не бывает такого.

–  А если ты того же клана гном, значит, родственник, - заключил Лоайре.
– Разве можно допустить, чтобы родственник вдруг в общежитие подался, как неродной? Ну, если у тебя там особо близкие друзья из людей или эльфов - тогда конечно... хотя тут уж скорее родня, чем тебя в общежитие отпускать, этих твоих друзей к себе перетащит. Друзья родственника тоже ведь не чужие, верно?

Лицо его приняло умиротворенное, мечтательное выражение - как и всякий раз, когда Лоайре принимался говорить об Арамейле. Скорее бы уж университет о наборе зодчих объявил, что ли, подумал с мысленным вздохом Эннеари. Конечно, двадцать лет ожидания - не срок... но если Лоайре придется ждать еще столько же, он и вовсе истоскуется.

Быть может, намечтавшись вдоволь, Лоайре продолжил бы свой рассказ о нравах гномов вообще и университетских гномов в особенности, однако на сей раз эти, вне всякого сомнения, увлекательные сведения так и остались невысказанными. Лоайре не то, что о гномах поведать - даже и помечтать толком не успел: папаша Госс приглашающе махнул рукой - дескать, нам сюда и свернул в одну из боковых улиц.

–  А зачем нам сворачивать?
– поинтересовался Эннеари, поравнявшись со своим добровольным сопровожатым.
– Улица Восьми Королей идет прямо к дворцу - или я что-то путаю?

–  Не путаешь, - с обычной своей спокойной обстоятельностью пустился в объяснения мельник.
– А только на дворец вы еще наглядеться успеете. Дворец Найлисский, конечно, тоже чудо из чудес, никто не спорит, и не полюбоваться им вовсе даже негоже. Но сейчас мы не к дворцу направляемся...

... Ну, кто не ко дворцу, подумал Эннеари, а кому как раз именно туда и путь лежит...

–  ... а едем мы к Рассветной Башне. Если к ней потом со стороны дворца выезжать, она тоже смотрится хоть куда - а все-таки не так. Лучше всего выехать на площадь здесь, по Малой Ратушной улице. Тут тебе и красота, если кто понимает. Ты меня слушай, лучник, я тебе плохо не посоветую.

–  И то, - согласился Эннеари, невольно перенимая выговор собеседника, вплоть до придыхания перед гласными.
– Если мой... э-ээ... приятель не прилгнул, на Рассветную Башню и впрямь стоит поглядеть.

–  Еще как стоит!
– убежденно заверил его папаша Госс.
– Ты... ты такого никогда в жизни не видывал. Даже у вас такого нет. Вот погоди, сейчас поворот будет, а сразу за поворотом Башня и откроется.

Он еще и договорить не успел, когда улица резко повернула, и взорам потрясенных путников открылась Рассветная Башня. Из уст эльфов единодушно исторгся слитный стон восторга, искренний и мучительный, словно первая любовь - папаша Госс аж крякнул от удовольствия при виде их ошеломления.

–  Тот, кто это сделал - сумасшедший, - благоговейно изрек хриплым от восхищения голосом Лоайре.
– Честное слово.

Он прав, промелькнуло в голове у Эннеари. Это безумие - чистейшее, благороднейшее безумие в самом высоком смысле этого прекрасного слова. Мрамор и гранит, яркие, как цветы, изразцы и умелая роспись - этих изысков Арьен за минувший год навидался, поездив по людским городам. Но Малая Ратуша, но Рассветная Башня Найлисса... покойный отец Лерметта, король Риенн, догадался облицевать ее золотисто-рыжим авантюрином. Солнечные лучи высекали облака сверкающих искр, дробились и рассыпались невесомым золотом, полыхали и таяли на поверхности камня. Башня стройно высилась, окруженная золотым мерцающим ореолом. Понятно, почему ее назвали Рассветной. Какое, должно быть, наслаждение - ждать рассвета, не сводя глаз с рыжих стен, ждать, когда же, наконец, первые рассветные лучи изольются на Башню, и она мало-помалу замерцает, заискрится на солнце, сначала приглушенно, а потом в полную силу, пока не вспыхнет ежедневным волшебством! И ничего лишнего, никаких украшательств и завитушек - сама стройность, отпечатленная на клубящемся золоте, четкий силуэт посреди парящего облака.

–  Свет и Тьма...
– прошептал непослушными губами Эннеари.

Я никогда этого не забуду, подумал он - не словами, а чем-то другим, чему не мог бы подобрать названия. Никогда. Этого нельзя, невозможно забыть. Я буду видеть это во сне - золотое облако, несущее искристый камень.

Неизвестно, сколько времени эльфы простояли, словно завороженные, пока восторженную тишину площади, которую звук шагов нечастых в это время суток прохожих не нарушал, а только подчеркивал, не разорвал стук копыт - да и то Эннеари не враз удалось стряхнуть очарование и оторвать взгляд от Рассветной Башни. А когда удалось, он снова обомлел - до того подобало Малой Ратуше новое видение.