– Пошли! Тебе надо явиться...

Руди потянулся к чемодану и услышал голос боцмана:

– Оставь здесь! Да куртку почисть!

Руди кивает и чистит ладонью рукав.

– Щетку бы!
– запинаясь произносит он и не договаривает, увидев глаза боцмана.

– Щетку? Слюнтяй! А ну, брысь отсюда! Да живо! Приказы у нас исполняются бегом!

Руди быстро щелкает каблуками, вытянув руки по швам.

– Так точно!
– рявкает он.

– Запомни: капитан любит хорошую выправку!

Руди шагает за юнгой к корме.

– Болваны паршивые, скоты!..
– слышит он за спиной голос боцмана.

– Недаром вы его Глоткой прозвали.

Юнга оборачивается.

– Он только кричать горазд. Ты бы вот на Медузу посмотрел!

Руди вздыхает.

Вниз по трапу, вверх по трапу, по длинным узким коридорам, от которых куда-то в сторону отходят другие коридоры, ведет путь к капитану-воспитателю. На одной из дверей дощечка с надписью: "Альфред Вельксанде, капитан".

В каюте темно. Под открытым иллюминатором спиной к Руди сидит человек в белой рубашке и синих брюках. Через спинку стула перекинута тужурка с четырьмя золотыми полосками на рукавах.

– Новенький, господин капитан!
– докладывает юнга, вытягиваясь по стойке "смирно".

Человек под иллюминатором с шумом отодвигает стул и громко произносит:

– Хайль Гитлер!
– В голосе капитана звучит упрек.

– Хайль Гитлер!
– кричат ребята и щелкают каблуками.

Лоб капитана лоснится от пота. Он толст, и Руди замечает, что верхняя пуговица брюк расстегнута. Живот так и выпирает. Капитан лениво застегивает пуговицу. Потом большими пальцами поправляет подтяжки.

"Подтяжки!" - удивляется Руди. Он презирает подтяжки не менее, чем зонтик или кальсоны.

Толстый капитан надевает тужурку. Пуговицы тянут, от них расходятся складки. Но вот капитан выпрямляется и вырастает прямо на глазах.

Руди замер, теперь он смотрит на капитана с благоговением. В мундире тот словно преобразился. Лицо стало энергичным, маленькие глаза строго ощупывают Руди с головы до ног. Наконец капитан решает:

– Жидковат и бледен!

Руди заливается краской. Он не знает, что ему говорить, и кажется себе совсем маленьким.

Капитан улыбается.

– Испугался? Поживем - наживем! Главное - это рвение в службе и порядочный образ мыслей, - говорит он и снова садится за стол. Затем начинает записывать: имя, фамилия, дата и место рождения, специальность отца...

– Слесарь, - отвечает Руди.

– Так, так, - произносит капитан и вручает Руди записку.
– Отдашь вахтенному. Боцману Иогансену.

Руди снова вытягивается и кричит:

– Хайль Гитлер!

Капитан лениво приподнимает руку.

Снова Руди шагает по длинным коридорам мимо многочисленных дверей. Вверх по трапу - вниз по трапу...

"Никогда я не научусь находить здесь дорогу!" - думает он, спеша за юнгой.

Перед узкой дверцей стоит другой юнга и надраивает шерстяной тряпкой медную ручку.

– Боцман Иогансен у себя?
– спрашивает провожатый Руди.

– Погоди минутку, - и юнга сам стучит в дверь, - а то еще замажешь ручку!
– Он берется тряпкой за ручку, открывает дверь и впускает Руди с провожатым.

Руди снова щелкает каблуками и выбрасывает правую руку вверх.

Боцман не отвечает на приветствие, а подняв голову, долго смотрит на Руди. Потом берет из рук у него записку.

У боцмана Иогансена усталый вид. Лицо желто-коричневое, словно дубленое, на лбу и у рта залегли глубокие морщины. Лет ему около сорока.

Но вот он поднимает глаза, и паренек перед ним превращается в маленького мальчика. Боцман начинает расспрашивать. Кратко, по-военному звучат ответы Руди. Боцман заполняет длинную анкету.

– В гитлерюгенд? *

– С 20 апреля. До этого - в юнгфольке **.

Боцман кивает.

– Точно: с какого по какое?

– Три года. Принят 28 октября 1934 года, в день моего рождения - мне тогда 13 лет исполнилось, - гордо отчеканивает Руди.

Боцман несколько мгновений молча смотрит на него, затем продолжает записывать.

– Звание?

– Юнгеншафтсфюрер ***.

Постепенно вопросы подходят к концу. Уж очень большая анкета. Боцман повернул лист.

– Отец - член национал-социалистической партии?

Руди колеблется, потом тихо отвечает:

– Нет... Но он всегда говорит...

– Что он всегда говорит?
– Боцман даже приподнимается.

– Говорит... что все собирается вступить.

– Так он и говорит?