– Привез.

– Позвольте мне теперь взглянуть на ваше лицо, - сказал Пит, останавливая машину о обочины шоссе.

Федор дрожащими пальцами стянул с себя шапочку, развязал шарф, снял очки. Он ждал в глазах Пита того выражения ужаса, к которому привык за двадцать лет жизни в таком виде в России. Но Пит отреагировал на его внешность совершенно спокойно.

– Это все, я полагаю, совершенно поправимо, господин Бауэр, - сказал он.
– А теперь будьте добры подать мне вашу фотографию, если она поблизости.

Он посмотрел на фотографию, которую протянул ему Федор.

– О, вы были красивым молодым человеком, господин Бауэр. И врачи учтут особенности вашего лица. Тут есть очень замечательные специалисты по пластическим операциям, пересадкам кожи. Но лучше господина Линдена нет никого. Однако, его операции наиболее дорогостоящие, я должен вас предупредить.

– Если есть средства на это, мне ничего не жалко, - торопливо произнесла Рита.

– Есть средства есть, - успокоил её Пит.
– Надо только немного обождать, у господина Линдена очень много работы... Но моя жена уже беседовала с ним. И он дал предварительное согласие... Полагаю, сразу после рождественских праздников он посмотрит вас и объявит и срок операции и ту сумму, которую он возьмет за нее.

– Да, пусть этот вопрос решится поскорее, - сказала Рита.

– Конечно, разумеется... Все решится прекрасно. Вы будете красивым мужчиной, господин Бауэр, и Маргарита будет гордиться вами.

– Я и так горжусь им, - сказала Рита и прижалась к плечу жениха. Тот смутился и стал суетливо облачаться в свой камуфляж.

Пит растрогался и дотронулся до краешка глаза ослепительно белым платочком.

... В большом уютном доме Пита их встречали веселая, сильно загорелая, несмотря на зимнее время, жена и трое детей - пятнадцати, девяти и шести лет. Старший сын немного говорил по-русски, младшие девочка и мальчик - нет. Жена, по национальности американка, ни слова по-русски, разумеется, не понимала. Но они хорошо объяснялись и с Ритой, и с Федором по-английски. В детстве отец учил его и немецкому, и английскому языкам. Пит же принципиально говорил с гостями только по-русски. А потом переводил свои же слова жене на английский язык.

– Я полагаю, вам надо подкрепиться с дороги, выпить что-нибудь, сказал Пит.
– А потом нам с тобой, Маргарита, необходимо поговорить о делах. Ты, как наследница своего отца, должна быть в курсе происходящего. Я очень извиняюсь, что ранее не связался с тобой, я, как это говорится... хотел иметь страховку...

– А у вас есть книги моего отца?
– спросила Рита, никак не решаясь перейти с двоюродным дядей на "ты".
– Мне так хотелось бы подержать их в руках.

– О да, разумеется! Как я сам забыл?! Я принесу!

... Через несколько минут на журнальном столике лежало книг двадцать на разных языках в красочных переплетах. Была книжка и на русском языке. Не глядя на название, прочитав лишь фамилию автора, Рита перевернула титульный лист.

"Моим дорогим жене Валюше и дочке Риточке я посвящаю этот роман", прочитала она и тут же протянула книжку Федору.

– Это замечательный роман, - сказал Пит.
– Валентин написал его в семидесятом году. Тебе тогда был всего лишь год.

... После обеда Пит увел Риту в свой рабочий кабинет и долго объяснял ей положение дел, был весьма недоволен, что не все идет гладко, что суд не признал виновными кинокомпании, поставившие фильмы по романам её отца, да и размер моральной и материальной компенсации с издательств, по его мнению, должен был быть гораздо большим. А одно издательство даже после решения суда отказывается заплатить деньги.

– О, ты знаешь, как у нас здесь ещё много шарлатанов и проходимцев, Маргарита. Но мы будем бороться, я адвокат, хорошо знаю законы и не собираюсь довольствоваться такой мелочью...

Почти миллион долларов он называл мелочью. Это поразило Риту, хотя она, в общем-то мало что поняла из рассказа Пита. Поняла она лишь одно - у неё теперь есть деньги, и она может положить Федора в клинику для операции.

Через несколько дней, после праздников Федор лег в частную специализированную клинику.

Готовили его к операции долго, делали анализы, проводили тщательное обследование его здоровья. Лежал он в большой прекрасной палате, внимание к нему и уход за ним были безупречными. Рите даже не верилось, что все это происходит на самом деле, ей казалось, что все это счастливый сон, который может внезапно закончиться, и она проснется в своей одинокой квартире на Комсомольском проспекте в Москве и снова останется совсем одна...

Но ничего не кончалось, все только начиналось... За время, пока шла подготовка Федора к операции, Рита отпраздновала свой день рождения. Седьмого января вся дружная семья Пита Нарышкина поздравляла её. Каждый из детей сделал свой подарок, все они были очень трогательны, особенно ей понравился маленький бобр, мяконький, пушистенький сделанный из какой-то удивительной шелковистой материи, которого подарил ей шестилетний Билл. Пит с женой подарили ей швейцарские часы "Бон Мерсье".

– А это ещё презент, для господина Бауэра, - сказал Пит, протягивая ей маленькую клетчатую кепочку, такую же, какую носил сам. Рита помнила, что примерно такую же кепочку носил и её покойный отец.
– Мне кажется, что после операции он переменит свой головной убор. Тут у нас достаточно тепло.

Эта кепочка и эти слова так тронули Риту, что она разрыдалась. Все, что накопилось у неё в душе за последнее время, выплеснулось наружу. Она рыдала и рыдала, не в состоянии остановиться. Жена Пита прижала её к себе и гладила по голове. Дети с удивлением смотрели на именинницу, так странно ведущую себя в свой день ангела.