— Да, — снова вякала я, не уставая изумляться своей потрясающей творческой биографии.

Мой же, с позволения сказать, напарничек для пущей убедительности придумывал все новые и новые факты, и оставалось только с содроганием ждать, когда же он сообщит, что роман, написанный мной на первом курсе, получил Букеровскую премию, а пьесу, сотворенную за три дня и три ночи, поставили сразу в БДТ и во МХАТе.

Впрочем, Владимир Макарович, похоже, относился ко всему этому с достаточным юмором, Лехины дифирамбы толковал как проявление родственной солидарности, розеточки наши заботливо наполнял вареньем и следил за тем, чтобы мы не скромничали и ели булочки.

.Когда вступительная, «безопасная» часть была закончена, Леха смущенно откашлялся, для профилактики наступил на мою ногу под столом и проговорил:

— Во-от… И значит, у Женьки нашей с детства был кумир — Антон Антонович Москвин… Она, правда, тогда была необразованная, кроме Шекспира и Москвина, никого и не знала, потому что стащила в библиотеке только один журнал «Театр», где была статья о «Ромео и Джульетте» и какая-то пьеса Антона Антоновича…

— Зря вы, Алеша, так легкомысленно к Москвину относитесь, — вступился за товарища по цеху божий одуванчик. — Он очень хороший драматург! Очень! И, как вы знаете, мой добрый знакомый… Ничего плохого по поводу его творчества сказать не могу. У всех, конечно, есть и более удачные произведения, и менее…

Но то, что Женечка выбрала Антона Антоновича своим кумиром, совсем не удивительно.

— Скажите, пожалуйста, а «Провинциалка» вам нравится? — Я решила, что уже достаточно намолчалась, и поэтому встряла в разговор.

— «Провинциалка»? — Он на секунду задумался. — Это, по-моему, пьеса трехлетней давности? Да, неплохо, очень неплохо! Немного, правда, не в его стиле…

— То есть вы хотите сказать, что она отличается от всех остальных его произведений? И от «Последнего лета»?

— Нет. «Последнее лето» — тоже что-то в этом духе. Был тогда у Антона Антоновича такой своеобразный период… А вы, как я понимаю, достаточно серьезно интересуетесь его творчеством?

Леха под столом пихнул меня ногой и жизнерадостно сообщил:

— Интересуется, конечно, но как и многим другим… А вот из того, что она видела в прошлом году, ей больше всего понравился ваш «Часовщик». Она просто сказать стесняется… Правда, Женя?

— Правда, — кротко согласилась я, снова перевоплощаясь в гипсового истукана.

Выпили еще по чашке чаю, поговорили о тенденциях современного театра и о «Часовщике» Владимира Макаровича. Леха не без удовольствия, слегка краснея и опуская круглые очи долу, выслушал серию комплиментов в свой адрес.

— Он — хороший актер! Очень хороший! — с .таким же пафосом, с каким недавно говорил о Москвине, восклицал божий одуванчик дедушка Пеев.

А я думала: «Да уж знаю, какой он актер! Можете не объяснять!»

На самом деле общение со стареньким драматургом и с его улыбчиво-спокойной супругой было на удивление приятным. Мне нравилось слушать о фронтовом друге, который стал прообразом Часовщика, о том, как Марина Юрьевна после премьеры еще два часа плакала от волнения, даже о том, как дурацкий Митрошкин кричал, будто у него ничего не получится и едва ли не собирался отказываться от роли. Время текло славно и неспешно. И я почти усилием воли заставила себя снова перевести разговор в нужное русло:

— Скажите, пожалуйста, Владимир Макарович, а Москвин — он много пишет? Я как-то пыталась подсчитать, и у меня получилось, что в год у него вышло чуть ли не восемь пьес? Это правда?

Дедушка неопределенно пожал плечами и, скрестив руки на груди, откинулся на спинку дивана:

— Не знаю, я никогда не подсчитывал… Но, вообще, он плодовитый драматург, особенно в последнее время. Удивительно плодовитый!

В принципе мы пришли сюда, чтобы задать два вопроса. Первый: «Отличаются ли по стилю пьесы, найденные в архиве у Бирюкова, от всего остального, что сотворил Москвин?» Ну и второй; «Не слишком ли много для одного человека он пишет?» Мы должны были задать эти вопросы, и мы их задали. Но Леха почему-то все равно обозлился, снова покраснел и извинился, сказав, что ему надо выйти покурить. По пути, естественно, не упустил возможности в воспитательных целях пихнуть меня коленкой.

«Ну и дурак! — подумала я. — А Владимир Макарович умный, он не обижается… Подумаешь, поинтересовалась лишний раз тетя из Сибири столичной знаменитостью! Между прочим, цель визита была заранее оговорена!»

Когда Леха вышел, Марина Юрьевна тоже поднялась из-за стола и вместе с чайником удалилась на кухню — наверное, решила подогреть еще воды. Мы с Владимиром Макаровичем остались вдвоем. И тут я поняла, что это шанс! Мой единственный шанс! Вернется Митрошкин и снова не позволит сказать ни слова, торопливо перекрывая своим жизнерадостным баритоном мой писклявый и не особенно могучий голос.

— Не скучаете, Женя? — мило осведомился дедушка.

И я решилась:

— Владимир Макарович, я понимаю, что это, наверное, звучит не очень красиво, нескромно, и вообще… Но вы не могли бы познакомить меня с Антоном Антоновичем, раз он ваш хороший знакомый? У меня есть наброски пьесы, которые я хотела бы показать именно ему… Ваше мнение, конечно, тоже очень важно, но я пыталась писать… как бы это выразиться?.. в стиле Москвина! И поэтому…

Дедушка божий одуванчик накрыл мою руку своей теплой старческой ладошкой и успокаивающе проговорил: