— Я все понимаю, Женечка! Не нужно так волноваться и. смущаться… Я конечно же попытаюсь поговорить о вас с Антоном Антоновичем. Обещать, естественно, ничего не буду, но сделаю все, что могу.

— А сейчас? Вы не могли бы созвониться с ним прямо сейчас? Понимаете, Алеша — он всего этого не одобряет и если узнает…

— Все ясно! — Владимир Макарович усмехнулся. — Будьте добры, Женечка, подайте телефон: он стоит справа от вас на тумбочке…

А дальше был звонок, светский обмен любезностями, короткий разговор о здоровье и о новой пьесе Москвина, идущей сейчас в одном из самых модных театров-студий Москвы.

— Антон Антонович, — проговорил Пеев, видимо дождавшись паузы в разговоре, — а со мной тут рядом сидит воздушное, эфирное создание, которое считает себя горячим вашим поклонником!.. Да… Молодой, перспективный драматург и, кроме того, очаровательнейшее существо! Прямо Наташа Ростова в чуть более зрелом возрасте… Да, просто восторг! Очень-очень хочет показать вам свою пьесу, но ужасно стесняется. Что? Завтра? Завтра в четыре часа вас устроит, Женечка? — это уже мне.

Я, естественно, закивала так энергично, что моя бедная голова чуть не отделилась от шеи.

— Ну все! Тогда спасибо, Антон Антонович, я очень вам обязан. Всего доброго. До свидания!

Как добраться до загородной дачи, на которой меня будет завтра ожидать знаменитый драматург Москвин, Владимир Макарович закончил объяснять за секунду до того, как в комнату вошел Леха. Я благодарно улыбнулась краешками губ и увидела в выцветших глазах божьего одуванчика ответную заговорщическую улыбку.

Мы посидели еще с полчаса, попили чаю, съели по паре булочек, от которых просто невозможно было отказаться. А когда, попрощавшись с хозяевами, уже вышли на улицу, напарничек удивленно заметил:

— Надо же! Несмотря на все гадкие особенности твоего характера, ты им понравилась!

— Более того! — не замедлила с ответом я. — Обо мне, молодом перспективном драматурге, переговорили по телефону с Антоном Антоновичем Москвиным, и завтра он ждет меня у себя на даче.

Если бы Леха спускался по наклонной плоскости, то, наверное, ткнулся бы носом в асфальт, потому что туловище его еще продолжало стремиться вперед, когда ноги резко замерли на месте.

— Кто и где тебя ждет? — спросил он, подозрительно сощурив глаза и склонив голову к плечу, как гигантских размеров волнистый попугайчик.

— А на какой вопрос отвечать сначала? На «кто»? Или на «где»?

— На оба! — рявкнул он так, что испуганная цветочница машинально прикрыла рукой стеклянный ящик с розами. Я же недовольно хмыкнула и демонстративно принялась изучать наклеенную на бетонном заборе афишку Кремлевского балета. Воистину наглость этого молодого человека прогрессировала с чудовищной скоростью! Как-то даже не верилось, что всего два дня назад он тащился за мной к метро и жалобно гнусил, чтобы я его простила.

— Женя! — Не дождавшись испуганных слез или падения в обморок, Леха навис надо мной с видом крайне серьезным и угрожающим. — Женя, я, между прочим, не шучу! Объясни, будь добра, что значат эти твои намеки?

— Ничего себе намеки?! — Я даже обиделась. — Да это, можно сказать, самая крупная моя удача за два дня! Владимир Макарович позвонил Москвину, и тот согласился побеседовать со мной завтра в четыре часа на своей даче в Логинове.

— Ага! И что дальше?

— Не понимаю твоего глумливого тона. Дальше я с ним встречусь и попытаюсь выяснить, имеет он какое-нибудь отношение к убийству Бирюкова . или нет.

— И каким же это образом, интересно?

На эту тему у меня были пока весьма смутные соображения, но некоторые наметки все-таки имелись.

— Уильям Шекспир. «Гамлет». «…Я слыхал, что иногда преступники в театре бывали под воздействием игры так глубоко потрясены, что тут же свои провозглашали злодеянья: убийство, хоть и немо, говорит…» Понятно? Или тебе нужно на совсем уж примитивном уровне объяснять? Приду к нему, под видом сюжета своей будущей пьесы расскажу историю с убийством Бирюкова и посмотрю, как он отреагирует!

Я начала с высокопарного слога и цитирования все того же академического перевода Лозинского, Леха же огорошил меня неожиданным и искренним:

— Нет, ну вы видали дуру, а?! — Слова эти, похоже, адресовались Небесам, уличным фонарям, а также бетонному забору и расклеенным на нем афишкам. — Жень, ты понимаешь разницу между художественным произведением и жизнью? Между сре-дне-ве-ко-вым художественным произведением и нашей чертовой, реальной жизнью? Так он тебе и расколется! Услышит твою «Сказочку про Козявочку», в ножки бухнется и заплачет: «Простите меня, пожалуйста! Посадите меня поскорее в тюрьму!» Чего ты ждешь? Что у него глазки забегают, или «смертельная бледность проступит на челе»? Слушай, твоим классным рецептом надо поделиться со следственными органами и награду за ноу-хау попросить — этак тысяч сто долларов. Или лучше — миллион! Они там, бедненькие, сидят, мучаются, не знают, как преступников раскалывать, а решение — вот оно! Опишите подозреваемому красочно и драматично картину преступления, он зарыдает, закричит: "Огня!