Темно-синий, сияющий блестящими накладками автомобиль остановился напротив молодой сосны. Открылась дверца, выпрыгнул офицер, стукнув шашкой но ступеньке, и крикнул: - Эй, вы!

Кононов и Задонов втянули головы в плечи и стали прятать за спину жестянки.

–  Эй, вы, под сосной!
– офицер быстро подошел к ним.
– Кто такие?

Нижние чины поняли, что попались, но браво вытянулись, показывая строевую выучку.

–  Рядовые третьей роты, сопровождаем кухни, - отрапортовал Кононов.

–  Это что?
– спросил у него офицер.

–  Это?
– переспросил Кононов, глядя на жирную жестянку.

–  Ранцевый запас сожрали?
– сказал офицер.
– Следуйте за мной, оглоеды несчастные.

Из автомобиля сквозь распахнутую дверцу лысый строгий барин с генеральской фуражкой на коленях, начальник дивизии Сирелиус, спокойно-казнящим голосом спросил у офицера, что за люди?

–  Грустная картина, - выслушав ответ, сказал он.
– Громадное количество отсталых. Полное безобразие... Людей этих строго наказать, не останавливаться перед крайними мерами.

Через минуту автомобиля уже не было, только белая пыль облаком ползла над дорогой.

–  Попили винца, - буркнул Задонов.
– Что ж ты, окаянный, нас на консерву подбивал?

–  То генерал, - сказал Рудик.
– То як ойчец.

Когда они дошли до ротного бивака, командир роты, штабс-капитан Бородаевский был сильно разгневан. Унтер-офицер Комаровский подвел к нему всех трех и встал у дверей.

–  Почему отстали? Почему сожрали запас?
– спросил Бородаевский, сидя на лавке у окна.

Под потолком хаты жужжали мухи. От глиняного пола веяло прохладой, пахло крестьянским жильем. Нижние чины молчали, покорно ожидая суда.
– Два часа с полной выкладкой, - сказал Бородаевский. Это означало - в шинели, с винтовкой, с шанцевым инструментом, патронами и полным мешком стоять навытяжку, не шелохнувшись.

–  Ваше благородие, а нельзя ли нас поучить?
– жалобно попросил Задонов.
– Так оно было бы доходчивей.

–  По морде, что ли?
– спросил Бородаевский.
– Хочешь, чтобы я, твой командир, с которым ты через день-другой примешь бой, бил тебя?

–  Поучил, ваше благородие, - повторил рядовой.
– Полной выкладкой я за два часа силы потрачу. Не по-хозяйски будет. А поучить - и убытка нет, и доходчивей.

–  Убирайтесь вон!
– сказал Бородаевский.
– Комаровский, исполняй.

Троица с унтер-офицером вышла во двор. Вечерело. Денщик штабс-капитана болтал с полькой-хозяйкой, она сидела на низенькой скамейке и ощипывала курицу, проворно работая пальцами с налипшим белым пухом. За загородкой хрюкали - рычали свиньи.

Возле колодца-журавля умывался голый по пояс, обмотанный по животу полотенцем подпоручик Муравьев. С соседнего двора несло дымом солдатской кухни, там стояло отделение и доносились вольные веселые голоса солдат.

–  Не уважает нас командир, - с тоской произнес

Задонов.
– Что ему? Жалко съездить мне в ухо? Разве я рассыплюсь?

–  А я не позволю себя бить, - вдруг сказал Рудник. Задонов остановился и сильно толкнул его в плечо.

–  Ты, чума, подбивал нас и еще выкобениваешься!
– возмутился он.
– Али барин какой?

Наказание командира роты посчитал обидным и Кононов. А Рудник был доволен по причине своей католической отдаленности от понятных русским солдатам законов большой семьи.

* * *

Войска шли, останавливались, снова шли.

Утром горнисты протрубили зорю, и полк встрепенулся, из всех хат и стодол на белый свет высыпали мужики. Почесываясь, зевая, они быстро принимали солдатский облик, но под ним у многих, бывших еще недавно запасными, явно проглядывал мирный крестьянин.

Люди выстраивались у кухонь, получали в крышку котелка порцию гречневой размазни с салом и со здоровым, веселым аппетитом завтракали. Потом, расколов во дворе по- лено или оторвав слабо прибитую доску, разжигали костры и варили в котелках чай.

Они знали, куда идут: в полках взяли у них адреса для завещаний и полковые священники в серых рясах отслужили молебны. Но несмотря на безостановочное утомительное движение, приближающее людей к гибели, они были бодры и далеки от уныния. Наоборот, явно ощущалось что-то, огородившее их от мысли о смерти и дающее веру необходимость творящегося дела.

Германские аэропланы с черными крестами загнутых назад крыльях, облетавшие на рассвете места ночлегов и днем - походные колонны, никого особенно не настораживали. Завидев аэроплан, батальонная колонна останавливалась, и начиналась беспорядочная пальба, пока он не превращался в черную точку. После этого колонна выравнивалась, двигалась дальше.