Адъютант Крицын оказался более расторопным, чем Иван Васильевич предполагал. Через полчаса после налета он прикатил к леску, окаймлявшему аэродром, потрепанную полуторку.

Водитель с трудом дотянулся до пилотки:

– Ехать в Белосток опасно, товарищ генерал.

Болдин стряхнул с плеча круживший над аэродромом пепел:

– Почему?

– Немецкие парашютисты, товарищ генерал, - хмуро оправдывался солдат.
– Парашютные десанты... Опасно.

В широко раскрытых глазах солдата мелькнул испуг, потому что стоявший перед ним симпатичный и добрый генерал в секунду переменился и рассвирепел.

– А где на войне неопасно?
– прогремел его голос.

Солдат втянул голову в плечи и больше не возражал. Иван Васильевич втиснулся в кабину. Адъютант с капитаном Горячевым и штабной оперативник улеглись в кузове. Объезжая воронки от разрывов, полуторка вылезла на дорогу и промчалась мимо указателя "Белосток", который покосился и был повернут к небу.

Болдин хранил молчание. Внезапная волна раздражения оказалась спасительной. После бомбардировки аэродрома, расстрела с воздуха беззащитных жителей и лошадиных повозок Болдин стал другим человеком. Это был уже не прежний штабной "чистюля", предпочитавший остро заточенные карандаши. Иван Васильевич превратился в старого служаку, который недоволен всем на свете: обстоятельствами, жизнью, собственными распоряжениями и тупостью подчиненных. Поэтому разговаривал только криками и рыкал на солдата-водителя при каждом повороте.

– Лево! Право!
– хотя это и так было видно.
– Прямо! Быстрее! Останови! Крицын! Проверьте, что за люди!

Им навстречу двигалась толпа работяг с изможденными лицами.

Болдин высунулся из кабины:

– Кто такие?

Ответом было молчание. Болдин поежился.

– Куда путь держите?
– Даже улыбку бодренькую изобразил.

– В Волковыск, - отозвался самый ближний из работяг. Скинул тужурку с тощих плеч и вытер ею измазанное лицо.
– Из отрядов... мобилизованные. Укрепрайон оборудовали. Да немец не дал. Сейчас там земли не видать, сплошной огонь.

– Далеко?
– спросил Болдин.

– Километров сорок.

– А Белосток наш?
– спросил, высунувшись сверху оперативник.

– Покуда шли, наш был. А там, кто знает, - отозвался голос из глубины толпы.
– Прет.

Болдин неопределенно кивнул. Минута - и толпа и встреча остались в прошлом. Ничего не облегчили, не прояснили.

– Воздух, товарищ генерал, - Крицын выговорил с трудом, точно ему не хватало дыхания.

Болдин и без него видел. Сделал знак водителю. Тот затормозил и кинулся к ближайшему леску. За ним поспешили остальные.

Полтора десятка зловещих точек на горизонте обернулись гудящими бомбардировщиками и заполонили все небо. Шли вольно, без опасений. Первые, видно, имели задание, за машиной гоняться не стали. Зато оставшиеся три самолета резко снизились над лесом, чтобы точнее стрелять по беженцам. И выскакивали из-за макушек деревьев один за другим. Открыли огонь и сбросили несколько бомб. Одной из них разворотило машину. Капитану Горячеву осколок угодил в лицо. С трудом, по петлицам, Болдин понял, что это был Горячев. Оказался убитым и водитель, убежавший раньше всех.

– Боялся ехать из-за десантников, - сказал Болдин.
– А смерть его подругому нашла. Чуял, наверное. А? Как думаешь?
– обратился он к Крицыну.

– Почуешь, когда они летят. Один за другим, - выговорил с трудом адъютант.
– И никого наших нету.

Подошедший оперативник посмотрел на часы.

– До Белостока километров десять осталось, - сказал он, ни на кого не глядя.
– Может, пешком дойдем?

Оба подчиненных не произнесли при обращении "товарищ генерал". Иван Васильевич заметил это, но ничего не сказал.

На железнодорожном переезде возле самого Белостока следы недавней бомбежки выглядели еще ужаснее, чем на шоссе. Развороченные рельсы, горящий товарняк. Ближе... Ближе... Откуда вой? Что? В товарняке люди? Точно!.. Приближавшиеся стоны и крики выдержать было невозможно. Обожженные, окровавленные люди вываливались из вагонов. Лежавший возле насыпи юноша, раненный, очевидно, смертельно, заходился истошным, нечеловеческим криком. И только глаза смотрели на плакавшую рядом девушку серьезно, осмысленно.

Взгляд Болдина машинально скользнул по ним и тут же перешел на другое. Прямо у них на пути женщина прикладывала к ребенку оторванную ножку, потом поднимала его, мертвого, прижимала к себе. Ножка падала. И женщина, уложив худенькое тельце, склонялась над ним и начинала все сначала.

"Это ад! Ад! Если есть ад, то он такой. Или нет, даже в аду такого не бывает, - тупо билось в голове.
– Как могли такое допустить? Видит ли это Павлов? Понимает ли?"

С трудом воспринимая происходящее, Болдин слепо двигался за адъютантом. Временами сознание заволакивало, точно минула не одна сотня лет и в незапамятных временах остался вчерашний день, когда они обсуждали вероятность событий со спокойствием и уверенностью. Во вчерашнем дне все должно быть иначе, и от грозной конницы давно бы убежали враги. Вместо этого под ним разверзлась кошмарная бездна, и он летел, ничего не видя, кувыркаясь, не находя опоры и не в состоянии перевести дух.