Вообще то говоря, Павел Васильевич никогда не вел себя подло или сомнительно по отношению к женщинам. Больше того — он жалел их. Всех. А потому и хотел всех одарить своим вниманием, теплом и, конечно, получить взамен те радости, ради которых вообще, как понимал, надо иметь дело с женщиной. Он искренне влюблялся в каждую, причем у него это так легко получалось — он мог влюбиться на один вечер, на одну поездку в поезде в купе, мог познакомиться и ради того, чтобы побыть с женщиной вдвоем, потратить массу времени, денег, взятых взаймы… но не пропустить репетицию, потому что это тоже было святое. Женщины и театр, или наоборот: театр и женщины. Многие, если не все, поддавались его обаянию, открытости и доброте. Очевидно, все понимали, что его хватает только на вспышку, что каждая из следующих — не последняя, но почему-то коллекция его пополнялась непрерывно и неожиданно. В конце концов они, действительно, все были ему благодарны за хорошее время, за то, "что и так оказывается бывает". Ему как профессионалу в двух любимых жизненно важных занятиях были интересны все — возраст и социальное положение не имели никакого значения — лишь бы не нарушался закон и мораль… а то, что жена изменила мужу — он считал никто судить не вправе: значит, у нее были на то веские основания. Это тоже морально-потому что жизнь дается человеку один раз, и рыба ищет, где глубже и т. д. Вот на эт тему они и дискутировали с Надеждой Петровной бурно, с громкими и не всегда корректными аргументами, переходя непрерывно с общих философско-этических тем на личности, злясь, сожалея, что испорчен вечер (ее муж должен был скоро вернуться из командировки), что ссорятся, вообще-то говоря, из-за кого-то, без кого могут спокойно прожить!

— Тоже мне, Шекспира нашел! — Укоряла Надежда Петровна — Ты всех презираешь… может быть, завидуешь?!

— Чему?

— Что сама так не можешь!

— Дурак!.. Если бы не ты, мы бы, как все, поставили пьесу министерскую, и все было бы в порядке…

— А кто бы ставил?

— Ты бы и ставил! Куда бы ты делся?! Театр то государственный — не твой личный…

— Нет… знаешь, что я тебе скажу… нет. Потому что есть грань — рампа.

— Он вспомнил своего Автора и, если не дословно, то все же стал излагать его мысли. — Я с той стороны — и я художник, а ты этого понять не можешь, и потому сидишь в своем кабинете… а, главное, не хочешь понять… и другой бы тебе режиссер не поставил, а халтурщика ты сама боишься, потому что ты можешь так тоже… боишься, чтобы поплыло все, и тебе твой бонза не сказал: "Что же ты дискредитируешь нашу идею таким плохим спектаклем!" А?.. Вот почему я его нашел, и теперь хочешь все свалить на меня… а он пьесу сделал, потому что эти стихи нашел — ты же знаешь, что я его уговорить не мог — и вдруг… это совпало так, а теперь он хочет, чтобы в жизни было, как в его пьесе: — все по справедливости, а если нет — все поломает, к чертовой матери, и ничем его не удержишь — и ты опять этого понять не можешь и не сможешь! Я так поступить не могу, потому что сил не хватит, но понять могу, а он вот не то, что может, но и поступит так — вот увидишь…

— Ты, ты клялся, что он порядочный и честный человек и писатель!

— Верно… вот, потому что он так поступит — он и пишет стихи… для него уступить сейчас — это все равно, что петлю на шею накинуть… и я, идиот, в угоду тебе спорил с ним, хотя понимаю его прекрасно…

"Обыкновенный крокодил, — ворчал он, спускаясь в лифте. — Всегда говорил себе не вступать в отношения… заплатил деньги — и все довольны… да где их взять, деньги?.. баб то навалом… зря я с ней поссорился… ей трудно… и с ним зря… а что уж он обо мне наплел сам себе — так не разгрести… в определенное ведомство меня зачислил… а что? По внешним фактам — так и получается, что я его раскалывал вроде. Будь, что будет… а другого и не будет… надо гастроли организовать куда-нибудь в южную сторону — развлечься… винца попить…"мы артисты — наше место в буфете…

Он стоял в телефонной будке и в трубку, прижатую плечом к уху, говорил воркующим голосом. Он ведь был артист, режиссер, психолог и знал, с кем каким голосом разговаривать, особенно, когда это сулило близкую удачу, отдохновение и сладостный уход в область, где нет противоборства, а есть противоединство, которое природа назначила всем живущим, и которое, как он справедливо считал, именно то, что держит мир на плаву и толкает его развитие…

Через несколько дней вечером Автора позвал к телефону незнакомый Татьяне голос — она знала всех его приятелей и редакторов, потому что всегда первая подходила к телефону, чтобы уберечь его от ненужных разговоров…

— Кто? — Спросил ее Автор.

— Незнакомый какой-то…— ответила она — Может, не брать?

— Ну?.. Я же сказала: "сейчас"…

— Да? — Ответил он в трубку… голос казался очень знакомым, но никак не связывался с обликом и фамилией…— Чашников? Сережа? Боже мой, какими судьбами? Ну, я не знаю… как проездом? В другом городе… боже, когда же разговоры станут телефонными, письма приватными, а личности… да…

— Кто это? — Поинтересовалась Татьяна, когда он положил трубку, хотя это было против ее правил…

— С нами учился в школе, в параллельном классе… просит с ним встретиться… он проездом… работает в другом городе…

На следующий день после возвращения Автора разговор продолжился, будто и не было перерыва…

— И что предлагает?

— Знаешь… — Автор покосился на телефон, вытащил из розетки вилку и сказал, понизив голос, — Просит разрешения напечатать стихи…

— Сукина?

— Ну, не мои же?!

— Не знаю… может, твои… видишь, их тебе припишут… не найдут автора, и очень просто… тебе припишут…

— Это твои фантазии… а что делать?

— Как ты можешь решать за другого?

— А как его спросить? Никто ведь не знает, что я его знаю…

— А где напечатать?

— Вот с этого и начинать надо… у этих физиков свои каналы… он в каком-то городе работает без имени, без названия… город тридцать пять… да это я выдумал, я не знаю номера… он не сказал… за границей издать… он сказал, что здесь бесполезно пытаться… и так далее…

— Милый, — Татьяна подошла к нему вплотную и положила на шею ладонь пониже затылка, — Милый, — повторила она и поцеловала его, — не лезь… не твоя это дорога… Шутом родиться надо… пиши стихи, пиши песни, пиши пьесы, пиши романы… другие их опубликуют — ты не умеешь… а я прокормлю тебя… а пойдешь со своими физиками… писать перестанешь…

— Почему? — Удивился Автор…

— Бороться будешь…— Татьяна внимательно посмотрела, как бы выясняя, понял ли он, о чем она говорит… и отошла к своему столу. Ситуация, действительно, была непонятная. Стихи — чужие, кто автор — неизвестно, у кого спрашивать разрешения — непонятно… а поскольку притащил стихи, вроде бы, он, Автор… стоп, стоп, стоп — вот тут и подмена… стихи пришли во многие редакции сами, т. е. по почте. Обратного адреса нет. Почему же к нему обращаются с вопросами и просьбами. Пусть идут по всем редакциям и спрашивают разрешения… или пусть не спрашивают никого и делают, что хотят… А хочет ли Сукин? — Задавал он себе вопрос, и ответить не мог… и опять же не знал, как найти этого Сукина, у которого был дома, но который переехал, и наверняка, так, что никто не знает… он же сказал, что разведчик… и женщина с ним… исчезли… теперь круг начинается с начала… где оно, начало…