Павел Васильевич пришел к Татьяне на премьеру. Его никто не звал. Он узнал об этом случайно за обедом в ресторане, куда заходили на перепутье репетиций, спектаклей, Радио, управления культуры и других мест, посещаемых театральным людом, перекусить, а больше повидать кого-нибудь, окунуться в мир новостей и полезных встреч…

Премьера прошла с шумом. Вообще Павел Васильевич редко бывал в театре кукол и помнил его по спектаклям детства — то, что приходилось посещать позже, выветривалось, а те вот спектакли, грузные и рутинные, почему-то оставались в памяти. Что-то доброе, утреннее исходило от них, а может быть, с годами в душе сложилоась такая легенда и становилась все ярче и дороже на фоне поздних не очень радостных наслоений… было много цветов… все стоящие на сцене были уверены, как обычно, что именно благодаря им у спектакля такой успех… но больше всех досталось аплодисментов Татьяне… когда назвали ее фамилию, и все актеры поклонились ей своими персонажами, сидящими у них на руках, зал вспыхнул аплодисментами, и все даже вдруг встали. Татьяна сама не ожидала такого, смутилась несколько и поскорее скрылась в кулисе. Тут ее и перехватил Павел Васильевич.

— Поздравляю сказал он, выступая из полумрака…

— Ты? Здесь? Какими дорогами кривыми занесло тебя?

— Ну, весь город шумит — еле достал билетик…

— Ага! Ты хоть раз в театр ходил по билетику?

— Полно… уж… действительно, здорово… цветы за мной!

— Они уже благоухают! Чувствую их запах!

— А я твой!

— Так! Павел Васильевич! Прекрати…

— А где твой? Что-то я его не видел в зале…

— Он не ходит на мои премьеры. Слишком переживает. Но это не повод… может, у тебя здесь новая пассия…

— Как живете? Не вспоминаешь, как говорится, "минувшие дни".

— Вспоминаю. Отчего же… конечно, вспоминаю… а живем хорошо… прекрасно даже… а ты?

— Не очень…

— Краем уха слышала… за кулисами каждый шорох — гром…

— Да. А мог бы на его месте я быть… скажи…

— Скажу… Не мог.

— Почему? Ты ж меня любила… провинился?..

— Знаешь, Паша, ты слишком эпохой пропитан…

— Как это?

— Не живешь, а виноватых ищешь… и все на стороне…

— А он?

— Ну при чем здесь он. Завидуешь что-ли?

— Честно… завидую… чем он лучше меня? В койке? Это врядли!..

— Ты меня поздравить пришел или снова выяснять отношения… погоди… не перебивай… знаешь, чем он лучше? Он настоящий… погоди, Пал Силыч… я уж тебе к случаю все скажу, потому что сегодня мой день, так выходит… Он лучше тем, что настоящий…

— А я? — Все же врезался Павел Васильевич.

— Ты? — Татьяна склонила голову на бок и обвела его взглядом. — Мужик — классный… человек — современный… честно говоря…— и она усмехнулась…

— Ну, договаривай!

— Договорю. Режиссер — так себе… поэтому и начинаешь, как все нормальные люди, с лучшего, а потом… не обижайся, сам напросился: а кончить нечем… вот и все…

— Господи! И ты туда же! И что ж вы все сговорились? Настоящий! Чем же он настоящий?

— Писатель… А всех баб не перепробуешь…

— Ну, ладно. Спасибо за правду.

— А ты не обижайся. И не употребляй этого слова. Сам знаешь, нет его больше в русском языке…

— Господи, какой я был дурак!..

— Умней. Иду, иду…— крикнула она в темноту.

— Подожди… я ведь… умнеть еду…

— Ну…

— Надолго… в ссылку…— Потупился Павел Васильевич — Не поняла. — Татьяна сделала шаг обратно.

— В дружественную Болгарию спектакль ставить…

— Вот и прекрасно! Рада за тебя…

— Хотел тебя художником позвать… есть такая возможность…

— Нет, Паша, нет такой возможности… и забудь про это… тебе отдых нужен… опять же подумать… сосредоточиться… а я, честно скажу, в этом безвременье захлебнуться боюсь… вот и все… прощай Павел Васильевич…

Он так и остался стоять в кулисе. Монтировщики переругивались и кляли на чем свет стоит помрежа Светку, которая унесла куда-то ключ, мимо пробегали возбужденные актрисы, сменяя вокруг него резкие возбуждающие ароматы, шум переместился в коридор, где сейчас все готовились к "совещанию" — премьеру отмечали тут же, в репетиционном зальчике, в котором уже были накрыты столы…"А…— махнул рукой Пал Силыч, — по-русски: клин клином… кто такая Светочка? Завпост что ли?" — И он направился на шум голосов…

Странные события происходили вокруг Автора, и он убеждался вдруг, что при своем видимом врастании в эту жизнь по мере взросления, на самом деле, мало что в ней понимает, и эта дикая фраза "писатель должен изучать жизнь", которую приписывали советскому классику, вдруг перестала казаться ему такой нелепой и пошлой. "Что я знаю о душах и мыслях этих людей, с которыми нечаянно столкнулся? Пожалуй, больше всего о том, кого меньше всего видел — всего два раза… но у меня в руках… нет в памяти… его стихи… в памяти? Да если бы не они, и пьесы бы никакой не было — это все странные совпадения! Странные? А может, я прошел мимо тысячи таких странных совпадений в этой жизни, которая заставляет людей прежде всего заботиться о своей безопасности, т. е. о закрытости и о маске, с которой они живут денно и нощно, часто даже на миг, не снимая ее хоть перед кем, перед близким другом или любимой женщиной… Настроение у него было скверное. Он досадовал на свою сытость, хотя по-правде сказать, никакой сытости-то и не было… был, наоборот, голод… по общению, работе… публикациям, выходу на новых людей и новые непривычные замыслы, которые смутно тревожили его постоянно и никак не формулировались, потому что при попытках принять определенные контуры, сразу сталкивались с установленными нормами и возможностями и падали с высоты на землю, разлетаясь на мельчайшие осколочки, так что общее "не подлежало восстановлению", а удар и понесенные нарушения были "несовместимы с жизнью". Ура шаблонам! Он притащился домой совершенно разбитый и не предполагал никакого серьезного разговора, но Татьяна, увидев его и обернувшись через плечо, вдруг так его раскроила словами, что он просто рухнул в кресло: