— Я, — начал он.

— Ты только иногда приходи… мне с тобой хорошо… и поговорить можно…— она двинулась к двери, обернулась, взявшись за ручку, и сказала доверительно…— ты не думай… я не такая… ну, не со всеми так… а скажи… только… и вообще… задохнулась я тут… думала найду себе еврея и… уеду отсюда, а вы все ребята женатые… как стоящий — так женатый… ты не бойся… твоей не грозит ничего… ты ее любишь? — И сам не зная, почему он так откровенно и охотно говорит с этой чужой женщиной, он ответил:

— Очень. Знаешь, очень люблю…

Теперь он один сидел на влажной скамеечке за этой черной свежевыкрашеной оградой. И как в любой из сотен раз, что бывал здесь, разговаривал с мамой, не замечая редких посетителей, проходящих мимо… но что-то внутри, может быть, какое-то неосознанное предчувствие подсказывало ему, что сегодня разговор будет совсем не простым… а когда ему просто было разговаривать с мамой?.. Пусть так, значит, особенно важный… и то, что он не мог объяснить себе, откуда это предчувствие, и почему именно сегодня такой решительный день, заставляло его нервничать… может быть, предстоящий разговор с Татьяной — она волнуется… А он даже не позвонил… мог же с телефона из кабинета, где провел ночь… постеснялся этой женщины… боже, боже, какая-то нелепость… напился после разговора с Сукиным, когда тот сказал ему нечто вообще не укладывающееся в голове, что он умеет рисковать ради стоящей цели, и он не присягал жить с зашитым ртом… этот простачок Сукин со стихийными, как казалось ему, стихами, вдруг предстал философом… и эти стихи, что он читал на память… чужие стихи, не свои… так легко он вынул их из глубины, так пережито все это было и убедительно: "… он шире и плотней меня, солидный и с брюшком, / но я не прожил бы и дня с таким замерзшим ртом… Люди проснулись. Все. Что это значит? Он закрывал глаза, он жил, как страус, или временами просто жил… сегодняшним днем, как и должен жить человек, на самом-то деле… но, если на груди камень, и тяжело дышать… что будет завтра? Мама? И каждый ли должен думать об этом? Но как не думать, если тяжело дышать? Это само думается!..

— Ты знаешь, что такое черта оседлости?…Нет, ты не знаешь, что такое черта оседлости… ты слишком мало сомневаешься… это твоя профессия… если ты всерьез… все, что говоришь людям, надо проверить самому… все… а ты мало сомневаешься! Так проще? Подумай: они повернули эту черту, провели ее с другой стороны тоже… а раз так… ты не можешь ни назад, ни вперед… и если уж все равно рисковать… люди не могут больше жить в гетто, понимаешь, если уж все равно рисковать… раньше нельзя было двинуться вперед — черта… теперь нельзя двинуться ни назад, ни вперед… они слишком пережали, слишком сдавили… теперь все… где тоньше, там и рвется…"граница, действительно, на замке", но любой замок можно открыть… граница на замке… она сзади, а впереди — ограда, бетонная стена… стену прошибать труднее… значит, сломают замок… это так просто… надо только думать… хорошо думать… если толпа навалится на ворота… или упадут столбы вместе с воротами, или треснет щеколда и лопнет дужка замка… мальчик, и ты пойдешь в толпе тоже… у тебя нет выбора… хочешь уцелеть — иди в середине, не выбивайся к краю… что ты так смотришь на меня… должна же я, наконец, сказать правду, которая свела меня в могилу… принципами не торгуют, но не надо молчать о них, потому что они затягиваются, зарастают, и их уже не найти в глубине сорняков…

Я учила тебя говорить правду. Всю жизнь я учила тебя этому. Может быть, неправильно учила, потому что, если бы учила правильно, ты бы прежде всего не врал сам себе — тогда остальное просто… ты меня не слушаешь… послушай, послушай… если ты можешь сказать самому себе: я не знаю, где правда, обязательно ее найдешь… если не сделаешь этого, превратишься в Лысенко… и не решай за все человечество… у заблуждений больше адресов, а если добавить к этому ложь… я виновата перед тобой, когда молчала в ответ на твои вопросы, но чужая правда всегда чужая… надо найти свою… найти тебе самому… наступает такой момент, когда уже невозможно отложить это на другой день… даже на другой час… вперед идти всегда легче… и мне не нравится, как ты выглядишь… ты что, поссорился со своей женщиной… прости, женой… матерям редко нравится сыновий выбор… они ревнивы, как все женщины на свете, но нет ничего точнее женской интуиции… думай, сын, думай, я учила тебя этому всю жизнь… этому! Учила!.. Я же так жила тобой… по-моему мы теперь не скоро увидимся… но не забудь придти попрощаться…

— О чем ты, мама?! Мама!.. — Но она больше не откликалась. Он сидел, повесив голову, опираясь руками на колени…

— Эй, ты што? — Люба тронула его за плечо…— Тебе плохо?.. — Он поднял на нее глаза, долго смотрел, качая головой взад-вперед, вроде бы в знак согласия, и потом тихо сказал:

— Мне хорошо… теперь мне хорошо

Река времени с шумом врывалась в узкую горловину. Под этот шум вскипали бесконечные споры на кухнях и в тихих углах квартир, они кончались ссорами друзей и бессоными ночами супругов, проклятьями живущих на разрыв детей, фанатичными воплями стариков и насмешливым недоверием внуков. Шла тихая гражданская война. Неугодных выбрасывали за борт, а сильно шумливых и глумливых, не желавших воспользоваться удачей, прятали в проверенные подвалы, пропитанные кровью и криками истязаний. Шаг через ту самую "черту" был шагом без права возврата… навсегда… неизвестность и пустота пугали многих, безвестность и простор привлекали убежденных и отчаявшихся. Рушились семьи. Рвались любовные привязанности. Разноречивые письма, просочившиеся с оказией, только распаляли пламя "возгорешееся из искры"… и все было правильно в "их" теории: "и верхи не могли, а низы не хотели"… у слова еврей появился новый синоним: "шанс"! Пусть через боль и грубые страдания души и тела, как предписано этому народу, но верный шанс пересечь черту оседлости… смешанные браки стали желанным козырем, а те Шапиро и Рабиновичи, что прятали свою "проказу" под бгополучным пятым пунктом "коренной нации", вдруг вспомнили о своих корнях и бежали в Загсы и синагоги за подтверждением истинности проклятого происхождения… пресс власти так придавил камень, что еще чуть, еще одно маленькое движение круга, и кровь затопит всех: и нижних и верхних… Страх, никогда не покидавший эту землю, пропитавший все и всех, переполнил каждую клеточку, каждый атом…"Что вам надо для счастья?" — Спрашивали еврея, и он отвечал: "Купить один метр границы на полчаса!"…

Почему же судьба свела этих разных людей? Это время вошло в свою стремнину. Они еще не знали, что им предстоит, но ощущение перемен не давало каждому покоя, и в грохоте потока обостренным слухом они все яснее улавливали голоса и, главное, голос своей молчаливой души, резонирующей с ними…

Проснувшись от младенческой спячки, подхваченные этим потоком, люди впадали в творческую бессонницу, от которой не излечишься, которая кончается с первым словом Кадиша, но и в последний миг успевает неотвратимо заразить души всех соприкоснувшихся с ней…

Да, все смешалось в этом доме. В подвалах котелен возникали полотна, которые прежде их создателей пересекали океан и приносили им всемирную славу, профессора в коптерках ночных сторожей записывали формулами процессы космогонии, машинистки печатали пятые, "слепые" копии пьес и романов на папиросной бумаге, и "списки" перекрывали типографские тиражи. Вся страна могла разом прочесть одну книгу. Знаменитого и запрещенного сатирика приглашали на "самый верх", то в баньку, то на дачу, с его смехом сквозь слезы…

Каждый стремился к цели по-своему, у каждого это была своя цель, и никто не задумывался, что она, в общем-то, по сути, у всех одна и та же… бесхитростный и прямолинейный старик, невольно перешагнувший страх; идущий с иступленным вызовом ученый; ступающий с осмотрительностью и чутьем зверя разведчик; драматург, начавший новую пьесу на кладбище, и десятки, сотни людей, связанных с ними явными и невидимыми проводами чувств и отношений…

Наденька тоже оказалась в этом стремительном потоке и не знала, что делать. Она чувствовала совершенно противоположно происходяшее прилагаемым усилиям. Чем больше она старалась надавить, ублажить и этим купить талантливых подопечных, тем быстрее пустели их ряды вокруг нее. Оставались послушные, серые, готовые подобострастно соглашаться, приближаться иногда на непозволительно короткое рассстояние. Она переживала, ибо старалась искренне и верила во что-то хорошее… часто подумывала, что, вероятно, оказалась в жизни не на своем месте… что ей предначертано быть благополучной женой… она разглядывала себя в зеркало и думала: "Если бы я была мужиком…